Читать онлайн книгу "Невозможный"

Невозможный
Татьяна Ставицкая


RED. Современная литература
Однажды какой-нибудь невероятный псих – в самом высоком смысле этого слова – снесет вам башку, и вы рухнете в бездну вместе со всеми своими представлениями, личными границами и принципами. Слабость это или сила – позволить себе чувствовать?

Однажды вы можете обнаружить, что выражение «всё сложно» – это не затасканный соцсетями статус, а приключилось именно с вами. И вы понимаете, что ни упростить, ни решить, ни развязать этот узел экзистенциальных противоречий не получится. Рядом с вами должен случиться кто-то сильный, кто поможет вам справиться.

Книга о «психе» в самом лучшем смысле этого слова.

В жизни девушки, разочарованной неудачными отношениями, появляется неожиданный герой – музыкант, «человек из телевизора», обладающий уникальным даром. Его талант и чувственный опыт ошеломляют героиню и меняют ее жизнь. Она обнаруживает, что не всё знает о себе. Но путь героя к большой сцене не усыпан лепестками роз. Он – «один в поле воин», автономная творческая единица. И влюбленная героиня пытается стать для него «ангелом-хранителем».

Комментарий Редакции: Человек – существо непознанное даже для самого себя. Состоящий из диковинных осколков, он не перестает удивлять и попадает в парадоксальные экзистенциальные ловушки. Которые сам же и расставляет…





Татьяна Ставицкая

Невозможный


Примите всё о себе, я имею в виду абсолютно всё. Вы это вы, и это есть начало и конец, без извинений, без сожалений.

    Кларк Моустейкс.


Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована фотография: © Михаил Руденко / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru



Комментарий Редакции: Человек – существо непознанное даже для самого себя. Состоящий из диковинных осколков, он не перестает удивлять и попадает в парадоксальные экзистенциальные ловушки. Которые сам же и расставляет…




Пролог


Ты прости меня, девочка, что я без спросу расскажу твою историю. Так совпало, что твой герой оказался не только твоим, и я про него уже кое-что знаю от совсем другого человека.

До его невероятного появления в твоей жизни музыка была для тебя лишь рабочим фоном. Ты садилась за компьютер, надевала наушники и ваяла рекламную графику на заказ.

До его невозможного, с точки зрения теории вероятностей, появления в твоей жизни ты была в эмоциональном смысле инвалидом первой группы.

До его феерического появления в твоей жизни на тебя обрушилась целая череда напастей. Собственно, все эти передряги и послужили причиной, скрытой пружиной, запустившей незримый механизм, который и привел его к твоему порогу.




1


Есть множество разных обстоятельств, которые никогда не должны с тобой случиться. Просто потому, что ты – человек среднестатистический. У тебя все всегда штатно. Рука судьбы с детства придерживает тебя за помпон твоей шапочки и не дает упасть. Но однажды, когда ты этого совсем не ждешь, помпон отрывается, и ты летишь, предоставленная самой себе, в тартарары.

Все началось с того, что у тебя угнали машину. И в процессе производства всяких положенных в этом случае действий выяснилось, что еще и страховка закончилась неделю назад. И ты влилась в ряды московской сумрачной пехоты. Ты носила за спиной всё, что раньше валялось в «бардачке», подпрыгивало и перекатывалось на заднем сидении. И экипировалась соответственно. Каждый день ты расставалась с какой-нибудь вещью, вынимая ее из рюкзака – облегчала свою ношу и училась быть неприхотливой в условиях столичных марш-бросков, иногда напоминающих квест. И в конце концов смогла расстаться с рюкзаком и перейти на сумку.

Пехотинец из тебя был, конечно, никакой, потому что любой твой путь из пункта А в пункт Б пролегал мимо множества увлекательных мест, возле которых раньше ты просто не имела возможности припарковаться. И все, мимо чего ты когда-то проносилась с положенной скоростью, теперь хватало тебя за рукав, затаскивало в волнующие недра и требовало денег. И ты себе не отказывала. Пока не кончились эти самые деньги.

А может, все началось еще раньше: с логичного завершения твоего безрадостного и скоротечного, как чахотка, раннего, по нынешним меркам, брака – с развода. И чего тебя понесло замуж, скажи на милость? А просто в твоей семье было так принято – выходить замуж. И ты чуть не умерла от скуки и разочарования, потому что быстро выяснилось, что иногда хороший собеседник – это только хороший собеседник и больше ничего. А совместная жизнь требует гораздо более серьезных оснований. А еще – внимания, тепла, неожиданных прикосновений, зовущих взглядов. И тебя совсем не умиляло, как, к примеру, он ест или спит, или разглядывает в зеркале свой подбородок в поисках сходства с идеалом – подбородком известного артиста. Ты находила странным и нелепым, что мужчина может быть озабочен своим подбородком. Ведь совсем недавно его, вроде бы, волновали проблемы разрастания международных корпораций и уменьшения численности популяции морских котиков. Тебя смешила и одновременно раздражала в постели его суета, которую он считал предварительными ласками. Тебя не возбуждало его тело и бесили его неумелые руки. Ты была уверена, что все должно быть как-то иначе: не так бытово и деловито. И ты, наконец, поняла, что все – бесполезно. Этому не научишь. Он ничего тебе не дает, а только мучает и мучается сам.

В общем, муж оказался скучен, как сто скук. И совершенно непригоден в быту. Если у него возникала нужда связаться с тобой в рабочее время, он не звонил по телефону, а писал тебе на почту. Всякие «болталки» у них в офисе были под строжайшим запретом. И он писал электронное письмо. И оно всегда приходило в «спам». Твой почтовый сервис невзлюбил твоего мужа и был к нему безжалостен. Его письма и были спамом. Как и все его «умные» разговоры. Они не имели к жизни и к вам двоим никакого отношения. Они, скорее, походили на фоновую болтовню телевизора. К тому же, в связи с неудачно складывающейся карьерой, главная его песнь и боль была: «Ты не представляешь, сколько вокруг идиотов!» И ты начала называть его Спамом. Доброе утро, Спам! Добрый вечер, Спам! Подруга спрашивала:

– Как там твой Спам?

– Мечтаю отправить его в «корзину», – отвечала ты.

– Какая же ты капризная! Вот у меня – веселый и ласковый. И что? Я не знаю, чего от него ждать. А твоего посади в уголок, как фикус в горшке, – сидит, спамит. Он у тебя безобидный. Идеальных не существует.

– Кто говорит об идеальном? Мне нужен подходящий! Я не хочу потратить свою жизнь на спам. И спать я с ним не могу. Я не вижу в нем мужчину, – пыталась объяснить ты.

– Тебя потянуло на «плохих парней»?

– Меня потянуло на живых и настоящих, – сказала ты и спросила: – Такие бывают?

Подруга пожала плечами.

– Ну, мой – настоящий. Но я не уверена, что он когда-нибудь на мне женится.



И еще, чтобы общение с человеком приносило радость, надо быть с ним на одной волне, думала ты. Например, если вы слушаете разную музыку, то пазл не сложится. Музыка была твоим надежным индикатором. Как-то раз тебе попалось изречение Бетховена: «музыка – это откровение более высокое, чем вся мудрость и вся философия». И ты сочла его не таким уж абсурдным, как могло показаться человеку, не увлеченному музыкой. Но иногда все же склонна была относить эту фразу к фигурам речи. Но в том, что касалось музыкальных предпочтений, вы с мужем оказалась на разных полюсах. Или даже на разных планетах.

Тебе его было даже не жаль. Ты просто ошиблась: он – чужой. Не твой. И ты его отпустила. К его маме и ко всем чертям. А потом, в веселой компании под бой курантов в новогоднюю ночь ты пожелала себе невозможной любви и страстей. Ты помнишь? Шутя пожелала. И почти забыла. Но осенью судьба опомнилась и взялась за дело. Хочешь страстей? Получи! И справляйся с ними, как можешь. Сама! Тебе скоро стукнет двадцать семь, а это уже серьезный возраст.

И тут оказалось, что в материальном отношении ты весьма уязвима. Ты раскидала по Сети объявления, нахватала куль заказов и погрузилась в работу. Ты превратила свое жилище в мини-завод по производству шедевров графического дизайна. И единственным китайцем на этом заводе была ты. К тому же, на тебя давил груз разочарования, и мироустройство теперь уже не представлялось правильным и логичным, а главное – целесообразным. Ты вообще перестала видеть цель. Как сказал твой папа-полковник, сбилась мушка. И еще он сказал, что твоя цель не отвечает на запросы и не опознается.

– Что поделываешь? – интересовалась подруга.

– Целыми днями сижу дома навстречу своей судьбе, – отвечала ты.

– Бэлка, ну хоть влюбись в кого-нибудь! Ну, пожалуйста!

– Нечем. Всё сдохло, – отвечала ты с твердым намерением похоронить, наконец, тему, и сама себе немножко не верила.

– Ну, может, обратишь внимание на моего брата, наконец? Он же извелся весь.

– Ты с ума сошла! Он же на пять лет меня моложе! – возмущалась ты нелепому предложению подруги.

Ты вела холостяцкий образ жизни и с садистской жестокостью убивала отпущенное тебе время. Ты превратилась в паузу. В стоп-кадр. Иногда тебе хотелось, чтобы пришел кто-нибудь умный и ласковый, одарил радостью взаимопонимания и душевного тепла и сделал каждую минуту твоего существования осмысленной.

Из этого болота тебя иногда вытаскивала подруга – твоя резвая и энергичная Каурова. Вручала тебе абонементы в салоны красоты, водила на выставки, в театры и на какие-то забавные частные вечеринки. В Москве всегда можно найти развлечения на любой вкус. Были бы деньги. А с ними, как раз, возникли серьезные перебои.




2


Если у тебя угоняют машину, ты становишься «безлошадным» жителем столицы и клиентом ее «дворцового» андеграунда – метрополитена. Однажды метро выдохнуло тебя в дождливый вечер, и теплый восходящий поток подземного перехода, насыщенный ароматами вечерней выпечки и дешевой кожгалантереи, вознес на загруженный транспортом проспект. Ноги сами занесли тебя в ближайшее кафе на чашечку эспрессо, и ты, сидя в углу на полосатом диванчике, разглядывала украдкой стайки студенток и компании менеджеров среднего звена, ведущих переговоры под суши. Тебе казалось, что тебя никто не видит, а ты видишь всех. Ты чувствовала себя, по выражению Кобо Абэ, «человеком-ящиком»: смотрела на окружающий мир через узкую прорезь тщательно сооруженного тобой футляра и никак не применяла мир к себе. Как будто жила с миром в разных, не пересекающихся плоскостях и никак не была с ним связана. И тогда, чтобы ты не очень заблуждалась на этот счет, мир постучал в твой «ящик» и жестко напомнил о себе.

Покинув любимое местечко, ты свернула в переулок, плавно переходящий в анфиладу темных дворов. Кривые тропы меж детских качелей и пожухших газонов вели к супермаркету, и тут ты впервые пожалела о том, что у тебя нет травматического оружия или газового баллончика, потому что услышала за спиной тяжелые торопливые шаги. Никогда в жизни тебе не приходилось чувствовать себя столь беззащитной в центре мегаполиса. Человек, ускоряя шаг, следовал за тобой, повторяя твой замысловатый маршрут, и расстояние между вами неумолимо сокращалось. В его намерениях не приходилось сомневаться, и липкий страх гнал тебя в более людное и освещенное место. Тебе хотелось закричать, но горло перехватило. Очевидно, разгадав твои намерения, человек прибавил шагу, и его грубый толчок с подсечкой настиг тебя буквально в нескольких метрах от спасительного света фонарей.

Как обидно, открыв глаза, обнаружить себя лежащей поздним осенним вечером на асфальте, да еще в луже. На лбу вспухала шишка, из носа сочилась кровь, болела подвернутая нога, горели содранные ладони. В бок упиралось что-то твердое, безжалостное. Ты открыла глаза и увидела резиновую дубинку.

– Эй, встаешь-уходишь или увозим? – услышала ты противный равнодушный голос.

– На меня напали… – прохрипела ты. Голос не слушался. – Ноге больно. Помогите, пожалуйста, подняться.

– Сама-сама… Встала, пошла…

Господи, да что же это? За кого они тебя принимали? За «ночную бабочку»? Ты с трудом отскребла себя от асфальта. Сумка…

– Сумки нет!

И тут полиция резко теряет к тебе интерес. Еще, чего доброго, попросишь их поискать, заявление напишешь. А где им искать? Они и Москвы-то не знают.

В сумке остались паспорт, телефон, кошелек с карточками и наличными и много разных нужных мелочей. Хорошо, что ключи от квартиры ты переложила в карман. Тебе было так больно и плохо, что даже не очень интересовало, как ты выглядишь.

Кое-как доковыляв до ближайшей аптеки, ты вытерла куртку платком, с тоской оглядела порванные на коленках джинсы и грязные, стертые об асфальт ладони. На тебя накатила жалость к себе, и ты расплакалась. Аптекарша смотрела на тебя индифферентно. Наверное, думала, что тебя муж побил. А у тебя теперь нет никакого мужа! Жаловаться не имеет смысла. Тебе скажут, что ты сама виновата. Да, готова была согласиться ты: мы сами виноваты во всех своих приобретениях и утратах. Может, это ты сама, поддавшись страху и отчаянию, так нескладно придумала себе этот год? Так нет же! Ты запланировала себе на этот год невозможную любовь! Кажется…

Наконец, аптекарша, изнывавшая от скуки до твоего драматичного появления, оторвала корму от стула и вынесла из-за перегородки перекись водорода и вату. Без особого сочувствия обработала лицо и руки, ощупала щиколотки и запястья и сказала, что если к утру распухнут, то надо будет обратиться в поликлинику. Потом она сложила в пакетик антисептик, мазь от гематом, эластичный бинт, еще что-то и пробила чек. А у тебя не было денег. Но оказалось, что аптекарша тебя знает.

– Потом занесешь, – сказала она и отдала тебе пакет с лекарствами. И тебе стало стыдно, что ты о ней плохо думала. Ты тут одноразовые платки обычно покупала, и капли для глаз, и таблетки от головной боли, и валерьянку. Она практически всё про тебя знала: про твои красные от монитора глаза, головные боли и растрепанные нервы.

Дома ты улеглась в ванну и наревелась до икоты. Сентябрь кончался, батареи не грели. Тебе хотелось подоткнуть под себя края клетчатого пледа, зарыться в подушки и проспать так долго-долго. Лучше бы – до весны. Ты забилась в свой угол и мечтала, чтобы тебя никто не трогал. Тебе необходимо было отдышаться. Осознать новые обстоятельства и попробовать вписаться в них с минимальными потерями и максимально возможным комфортом – душевным и бытовым. Или чтоб тебя уже кто-нибудь спас, наконец.




3


Утром ты медленно приближалась к зеркалу, скрестив за спиной пальцы. Ты так надеялась… Так надеялась… Черт, черт, черт!!!! Ты выглядела, как героиня фильма ужасов после финальной битвы с инопланетными монстрами. Хорошо еще, что ты фрилансер, и тебе не нужно идти на работу. Ты отсидишься, отлежишься в своей норе. Ты справишься! Ты была современной продвинутой девушкой: самозабвенно играла в «Наряди орка», и лаки для ногтей стояли у тебя в коробке из-под роутера.

В дверь позвонили. Ты посмотрела в дверной глазок: на лестничной площадке маячил человек в оранжевом дворницком жилете с твоей сумкой в руках.

– Спасибо! – закричала ты, распахнув дверь, и протянула руку. Дворник попросил денег.

– У меня же все украли! – сказала ты и предложила ему пачку сигарет.

Пуганый гастарбайтер нарываться не стал, взял сигареты и отдал тебе сумку. В ней был только паспорт. Но ты очень обрадовалась, потому что количество проблем резко сократилось.



Потом тебе позвонила на городской телефон любимая подруга.

– Бэлка, почему твой мобильный не отвечает? – сердилась она.

– Украли. Швырнули на асфальт, в лужу, и ограбили… – Тебе опять хотелось реветь, и чтобы тебя утешали.

– …Оссспади! Сама-то как?

– Сама – не очень.

– Ладно, – решила Каурова, – я сейчас к тебе приеду.

– Корм привези, я в магазин так и не попала, – попросила ты.

– Какой корм? Для кого? – испугалась подруга.

– Для несчастных длинношерстых лузеров, обитающих в закрытых помещениях, – сказала ты, нашла какой-то фильм и доела все оставшиеся в коробке конфеты. Ты давно поняла, что коробка конфет может с успехом заменить борщ и котлеты.



И вот уже у порога нетерпеливо постукивают каблучки: это «Сивка-бурка» Каурова с развевающейся, пряно пахнущей вороной гривой принесла тебе утешение и утоление печалей. А с ней и мачо – веселый доктор Сева, нагруженный увесистыми пакетами с продуктами. Забросив провизию в кухню, он распрягает кобылицу, вдыхая пьянящий аромат и блаженно жмурясь.

– Приступай! – велит ему подруга.

И они изучают тебя, и диву даются, как можно так безбожно себя не любить и позволить проделать с собой такое немыслимое и безобразное.

– Эк тебя распупырило! – качает головой доктор, с интересом разглядывая твое отекшее лицо.

– Может, лед приложить надо? Смотри, как у нее нос распух. И синяк на лбу, – ведет счет потерям подруга.

– Поздняк метаться, хуаниты, – констатирует Сева, – лед надо было прикладывать вчера.

– Какая-то черная полоса настала в жизни, – объясняешь ты, жалея, что никак нельзя стереть ее ластиком.

– Бэлка, а не надо переть поперек! Дождись белую полосу, вскочи в нее и иди вдоль, – пытается вразумить тебя подруга, а тебе остается только гадать, как можно претворить этот художественный образ в реальную жизнь. Но друзья здесь. И это – главное. Сейчас они образуют вокруг тебя поле позитива, разгонят мрак и общую угрюмость бытия, и жизнь волшебным образом наладится.



Доктор произвел незамысловатый осмотр и, сказав, что сотрясения мозга нет, очевидно, ввиду отсутствия предмета, как такового, ушел смотреть футбол.

Выслушав твою печальную историю, подруга предалась любимому занятию – наставлениям на путь истинный.

– Бэлка, привыкай быть пешеходом. У пешеходов совсем другие правила безопасности, чем у автомобилистов. Короткая дорога не всегда самая правильная. И в прямом, и в переносном смысле. Маршрут надо рассчитывать, исходя из возможных угроз с целью исключения оных. Это, кстати, касается не только пеших передвижений, но и жизни вообще.

– А что не так с моей жизнью? – забеспокоилась ты.

– Да практически всё. Ты посмотри на себя. Ты же девушка-приз! И что ты с собой делаешь? Подумай, какой странный и вредный образ жизни ты ведешь! Сидишь целыми днями дома, похудела, побледнела, выпала из активной жизни. Скоро мхом порастешь. Я по тебе тогда север определять буду. У тебя даже волосы пожухли – не блестят.

Волосы были твоей гордостью: пышные кудри цвета медной проволоки. К таким бы еще зеленые яркие глаза… Но глаза были голубыми, и это обстоятельство тебя сильно огорчало. Это было, на твой вкус, банально. Дома ты скручивала волосы дулькой на макушке и вместо шпилек втыкала в нее крест-накрест два остро заточенных карандаша.

– На активную жизнь денег нет, – пожаловалась ты. – Свобода, как выяснилось, – дорогое удовольствие.

– Работать не пробовала?

– А я что делаю?! Просто моя работа не требует непременного хождения в офис. И не встану я ни за что в такую рань. И ты же знаешь: я не вписываюсь в офисный социум. Зато у меня много виртуальных коллег. Они очень милые.

– И что они тебе пишут?

– Что все заказчики – придурки.

Подруга свела оба глаза к переносице и вздохнула.

– Понятно… Бэлка, ответь себе: чего ты хочешь на самом деле?

– Слиться с монитором и забить на всю эту странную жизнь.

– У тебя неправильные психологические установки! – огласила вердикт подруга.

– Лучше придумай что-нибудь выдающееся для легкого и безболезненного устранения материальных затруднений. А-то пока карточки банковские восстановят, то, се… Телефон еще покупать надо…

Каурова полезла в сумку и достала свой старый телефон и новую сим-карту. Ты не знала, чем заслужила такую подругу, и расчувствовалась, и зашмыгала своим распухшим носом.

– Может, мне шубу продать? – вслух размышляла ты. Пока не настали холода, тебе было совсем не жаль расстаться с шубой.

– Тебе разово деньги нужны? Тогда сойдет и шуба.

– Нет, деньги, как выяснилось, нужны мне систематически.

– Ну, что тебе сказать по поводу систематических материальных затруднений? Надо проанализировать активы, – размышляла она. – Главный актив – квартира.

– Ты с ума сошла! – испугалась ты. – Квартиру я не продам, даже если буду с голоду помирать!

Квартира, доставшаяся тебе в результате внутрисемейного обмена с бабушкой по случаю твоего замужества, была неприкосновенным островком личной свободы. Ты любила свою квартиру, ограждавшую тебя от враждебной среды, свою уютную нору, в которой жила в ладу с собой, ни перед кем не отчитываясь, ни под кого не подстраиваясь. И если бы еще удалось передвинуть и развернуть шкаф в спальне, то степень комфорта твоей обители можно было бы смело оценить пятью звездами.

– Кто говорит о «продать»? – пожала плечами подруга. – Можно сдавать.

– Я к родителям жить не пойду.

– И не надо. Сдавай комнату. Одну комнату из трех. Дедов кабинет, к примеру. Развесь объявления в институтах.

– Учебный год уже начался. Студенты давно устроились.

– Можно риэлтерские конторы подключить. Но я бы не советовала. Ты же не двадцать комнат сдаешь, а одну. Найдется кто-нибудь. В общем, подумай в этом направлении. Возьми хорошую аккуратную девочку.

– Ладно. Как только лицо заживет, дам объявление, – пообещала ты.



Спустя пару недель подруга позвонила.

– Ты дала объявление? Нет? Я так и знала. Имей в виду: это сделала я. Так что, жди клиентов. Только обязательно проверь паспорт, студенческий билет и зачетку.

– Зачетку-то зачем?

– Затем, что студенческий билет можно купить, а зачетки продавать пока еще не додумались. Проверь и перепиши номера. И в деканат позвони, узнай, числится ли такая студентка, ходит ли на занятия, ну и вообще. Чтобы на аферистку не нарваться. И обязательно заключи с ней договор, как положено. Чуть потеряешь в деньгах, зато сведешь к минимуму риски.

Как все сложно, подумала ты и, собрав волю в кулак, взялась за уборку. А потом пошла за продуктами. Вечером, разбирая пакеты, ты недоумевала по поводу странного их содержимого. Бэлла, какая ты раззява все-таки. О чем ты вообще думаешь, когда выходишь за порог квартиры? А ведь еще утром, ну как – утром… в общем, когда ты встала, ты имела в голове четкий план действий. Но воздух Берна сыграл со Штирлицем злую шутку.




4


В тот знаменательный, можно сказать – эпохальный – день тебе попался в интернете видеоролик с мужским танго, заснятый, очевидно, на телефон. Два парня в джинсах, майках и кроссовках исполняли танец прямо на вечерней улице – под знаменитое Tango de Roxanne, свист и улюлюканье зевак. Ты даже не сразу поняла, что это два парня. Танцевали они потрясающе. Но дело было даже не в умении и навыках. И ты пыталась понять – в чем? Ты всматривалась. Ведомый совсем по-женски отводил глаза от партнера, отворачивал голову. А ведущий смотрел на него, не отрываясь, вел нежно и надежно, позволял быть чуть-чуть капризным, легкомысленным, но при этом помогал партнеру раскрыться чувственно. И ты с изумлением открывала для себя, что это – реальные отношения. Без всякой игры, подлинные чувства… Эти парни тебя просто заворожили. Они были с другой планеты.

Ты отправила ссылку на ролик друзьям и замучила их требованием поделиться впечатлениями. Ты настаивала, что вот таким должен быть настоящий мужчина, настоящий парень.

– Каурова, – говорила ты в полном изумлении, – они тоньше нас, чувственнее… Я по сравнению с ними – кукла тряпичная! Я ничего не чувствую…

– Бэлла, – сказал тебе вконец замученный твоими приставаниями Сева, – проблема в том, что у каждого хорошего парня уже есть парень.

Ты вздохнула с сожалением и погрузилась в работу. Но в твоей голове звучало танго.



Ближе к вечеру из творческих метаний тебя выдернула заполошная трель дверного звонка. Ты с досадой оторвалась от работы, которая на сей раз складывалась на удивление удачно, как будто тебе повезло первым же неводом выудить из тины морской золотую рыбку, и тебе оставалось только загрузить ее своими пожеланиями. Ты выбралась из-за компьютера, недоумевая, кого могло принести.

– Кто? – спросила ты.

– По объявлению, – прозвучал низкий мужской голос.

Ты удивилась, потому что не сразу сообразила, о каком объявлении идет речь: ведь мужчинам с низкими голосами, впрочем, как и с высокими, ты ничего не объявляла. Хотя могла бы – у тебя давно имелась пара тезисов для декларации независимости. Ты посмотрела в дверной глазок и открыла дверь.

На лестничной площадке стоял русоволосый щуплый мальчишка с рюкзачком за плечами и наушниками на шее. Он улыбался.

– Эээ… вообще-то я ждала девочку, – сказала ты, безотчетно улыбаясь в ответ.

– Мои родители тоже ждали девочку, а родился я, – засмеялся мальчишка, глядя веселыми глазами куда-то поверх твоей головы. Ты вспомнила, что из твоей рыжей копны торчат карандаши, и тоже засмеялась. Ты в тот момент вообще выглядела экзотично: любимые клетчатые штаны-афгани поддерживались на нужном уровне красными подтяжками, застегнутыми крест-накрест. На синий топ был накатан принт собственного производства: твое детское фото на горшке. А в руке ты держала большую белую чашку с гусиками, в которой остывал недопитый чай – вечный и незаменимый спутник творческого процесса.

И вдруг ты узнала мальчишку. Если бы не узнала, то на этом все бы, наверное, и закончилось. Мало ли чего можно ожидать от чужих мальчишек, пусть даже таких веселых? Но ты его узнала: он был участником одного из многочисленных талант-шоу. Кажется, самым младшим в прошлом сезоне. Ты особо не следила за ним и не помнила, как он поет. Потому что все эти шоу – это совершенно не твоя музыка. Ты любила рок, а там исполняли попсу.

Мальчишка улыбался, и от него веяло таким теплом и дружелюбием, что ты отступила. Тебя словно включили в розетку, и по твоим венам побежал ток. Ты до сих пор не можешь понять, как это получилось. И как ему вообще удается так заряжать людей.

– Я снял объявление, так что, извини, больше никто не придет, – повинился он.

– Ну… входи. Я, правда, не знаю, как… будет ли это удобно…

– Ты чего-то стесняешься? Поверь, все люди физиологически устроены одинаково. И вообще, у меня дома есть сестра, и я в курсе всех ваших девичьих секретов и заморочек.

Вот, значит, как, подумала ты. У него есть сестра, и он все про вас знает. А ты имеешь неслабый шанс заполучить брата. Ты часто жалела, что не смогла раскрутить родителей на братика. Каурова уговорила своих, а ты – нет. Ты ей страшно завидовала. И вот теперь подруга своим объявлением наколдовала тебе брата. Да еще такого… обаятельного, что ли…

– Но в ванной мне нужна отдельная полочка: у меня много эээ… разной фигни, – предупредил он.

– Ладно, я свою «фигню» подвину, – сказала ты и сама себе удивилась: так быстро он тебя к себе расположил.

Но ты тоже знала кое-что о мужчинах и их «заморочках».

– А ты не разбрасываешь носки по квартире? – включила ты «капчу».

– Ну что ты! Я симметрично раскладываю их пяточками на юг!

Тест был пройден, на твой взгляд, с отменным внутренним драйвом и вполне тебя удовлетворил. Позже, когда ты вспоминала его неожиданное появление на пороге твоей квартиры, тебе на ум приходил даже гипноз. А чем еще можно было объяснить то невероятное обстоятельство, что на четвертой минуте разговора ты уже готова была поделиться с ним своей полочкой в ванной?

– Ну, пойдем, я покажу тебе комнату. Ты внимательно читал объявление? Ты понял, что сдается не квартира, а комната? То есть, тут еще я живу.

– Я понял, понял… Меня это устраивает. Не люблю приходить в пустой дом.

– Ты учишься или работаешь?

– И то, и другое. Учусь на первом курсе. И работаю по вечерам в клубах.

Он увидел в гостиной пианино.

– Отлично! Играешь?

– Уже нет, бросила давно, не доучившись. Я недоучка. Это бабушкин инструмент.

– А мне можно будет?

– Конечно, только я тебя огорчу: пианино наверняка расстроено жутко, – сказала ты. – Но я могу поискать настройщика.

– Не нужно никого искать, у нас в деканате их целый список.

– Послушай, а почему ты не живешь в общежитии? – поинтересовалась ты.

– Я, как раз, живу в общежитии, – ответил мальчишка, – только там неудобно: и душ вечно занят, и очень много народу, и все шумят. Я себя не слышу.

Ты очень удивилась: зачем человеку слушать себя? Как это? Потом сообразила, что он музыкант. Наверное, музыканты слушают музыку внутри себя. Им нужна тишина.

Мальчишка с интересом обозревал комнату. Просторная, окном обращенная в тихий двор со старыми липами, она имела все необходимое: старорежимный добротный шифоньер, дедов рабочий стол, увенчанный чернильницей каслинского литья, разлапистое кожаное кресло, громоздкую кровать и роскошную библиотеку.

– А интернет у тебя есть? – спросил он, заподозрив, очевидно, что в таком интерьере его не может быть в принципе. – Я могу заключить договор с провайдером на себя.

– У меня есть вай-фай. Можешь пользоваться компьютером, где тебе удобно.

Наверное, вид у тебя при этом был пафосный. Мальчишка засмеялся.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто интернет не вяжется с этим… стилем. А вообще мне здесь очень нравится.

О стиле он явно имел понятие. Ты бы, пожалуй, определила его самого как стильного человека: при несколько разгильдяйском на первый взгляд прикиде он выглядел человеком со вкусом. Все это адаптированное хипстерское обормотство со странного покроя джинсами, белоснежной рубашкой навыпуск и серым пиджачком из нетканой шерсти со вздернутыми к локтям рукавами необыкновенно шло ему. На тонком запястье он носил широкий кожаный браслет. И было заметно, что по удлиненным волосам прошлась рука хорошего мастера. Метросексуал, да и только. К тому же его «фигня» на полочке в ванной оказалась на удивление дорогой японской парфюмерией.

Ты разглядывала его украдкой: трогательно большеротый, с припухшими по-юношески губами, нос чуточку «уточкой», и при этом – упрямый подбородок, насмешливые умные серые глаза и прекрасный высокий лоб, наполовину скрытый длинной прядью волос – все это складывалось в картинку живого и странно притягательного лица с легкой неправильностью черт. Но дело было не только в том, как он выглядел. В его поведении ты с изумлением отмечала некую внутреннюю свободу, на которую никогда не решалась сама. Отличный получится брат, подумала ты. Братец Кролик! Вам будет весело вместе. Смущал только бритвенный прибор. Неужели он уже бреется? Это взрослое мужское обстоятельство, на твой взгляд, не сочеталось с его мальчишеским обликом и нежной чистой кожей. Впрочем, что ты вообще знала о мальчишках и их обстоятельствах?

– Ну, ладно, устраивайся и приходи – обедать будем.

– Да? Я сбегаю сейчас за продуктами, – воодушевился новоявленный квартирант.

– Не нужно никуда бегать. У меня есть крылышки и ребрышки.

– Мы будем есть ангела??? – ужаснулся он.

Действительно, кошмарно звучит, подумала ты. Призрак Хичкока заглянул в окно твоей кухни.

– А где ты обычно питаешься?

– Где голод застигнет, там и питаюсь. Есть такие кафе: там берешь с витрины пластиковую коробочку еды, и тебе ее разогревают в микроволновке.

– Какой «еды»?

– Ну, которая в коробочке…

– Ужас какой! Ты ведь наживешь себе язву желудка! Или гастрит.

– Уже, наверное, полный комплект. Честно нажитый. – Он с важным видом ощупал себя.

И тут в тебе включилась погребенная под завалами твоей рухнувшей семейной жизни программа. Ты должна была сохранить этот файл. Этот трогательно-теплый сайт для одиноких и заблудших душ с единственной опцией: «согреть». Ты решила его сохранить, во что бы то ни стало. Care! Позаботиться! Поддержать!

– Я буду твоим «саппортом», – постановила ты. – Буду готовить тебе на завтрак овсянку. Каждый день. И не возражай! И никакого фаст-фуда больше! Борщ и котлеты!

Он смотрел на тебя с интересом.

– Ты будешь мне готовить?

– Ты мне не доверяешь?

– Ну что ты… Я очень доверчивый! Я готов тебе довериться, – засмеялся он, мечтательно закатив глаза. – Просто никто никогда не брал на себя такой… ответственности. И тебе не будет влом?

– Ну, не могу сказать, что люблю стоять у плиты, но я, представь, тоже не духом святым питаюсь. Так что – начнем вести правильный образ жизни, – объяснила ты свой порыв.

– Ммм… вообще-то с «едой в коробочке» я пошутил, но ради твоего здорового образа жизни я готов пожертвовать даже фаст-фудом, – засмеялся он.

Он, оказывается, пошутил! Но было поздно: программа «Care» уверенно загружалась в твои мозги. И ты поинтересовалась, как правильная квартирная хозяйка:

– Признавайся, у тебя есть дурные привычки?

– Я курю, – сказал мальчишка.

– А как же голос? Не боишься загубить?

– Сигарета помогает мне сосредоточиться. Переключить режим.

– Не ври себе, – сказала ты ему наставительно, – есть много других способов переключиться.

И тут же заметила его «бровки домиком». Куда я лезу, подумала ты.

– Ладно, успокойся, я тоже курю. И тоже с целью поймать волну. А вовсе не потому, что не могу соскочить.

В последнем смелом заявлении ты вовсе не была уверена. Мальчишка понимающе улыбнулся.

Ты сервировала стол и усадила квартиранта.

– Как же мне повезло… – он задержал на тебе веселый взгляд, – с этой квартирой!

И что-то такое мелькнуло при этом в его глазах… Он словно взвешивал, во что ему обойдутся твои благодеяния. Сколько личной свободы потребуют взамен. Но Алкины наставления не прошли даром, и ты с упоением продолжала тестировать квартиранта.

– В чем еще можешь покаяться? – Тебе явно нравилась твоя новая роль.

– Ну, я пью, бывает… Но ты не волнуйся, я не алкоголик. Просто у меня работа такая. В таких местах. Потом, я надеюсь, будут другие места.

– Тебе продают спиртное?

– Мне его покупают, – засмеялся он.

– Может, ты еще и в карты играешь? – пошутила ты.

– Играл, но это было давно.

– А на деньги играл?

– Да, с алкашами-соседями.

– Ты что, с алкашами водился???

– Ну, у них были деньги. И они плохо играли.

Ты засмеялась и подумала, что этот парень, пожалуй, не пропадет.

– Извини за вопрос: а наркотики ты, случаем, не употребляешь?

– Зачем? – удивился мальчишка, – я сам – наркотик.

Ты растерялась. Ты тогда еще не понимала, как он прав. И вообще – ты тогда еще ничего не понимала.

За чаем ты опять приставала с расспросами.

– А сестра твоя – старшая или младшая?

– Старшая, – ответил он и, прикинув что-то, уточнил: – старше тебя.

– Вы не дрались в детстве?

– Нет, – засмеялся он, – но она меня била. И обзывалась. Ну и за мат меня лупили. Я, когда не пел, матом разговаривал преимущественно. От соседей понабрался. Потому что со мной больше никто не разговаривал практически. Всем было не до меня.

– Да нормально ты разговариваешь. Вполне пристойно, – пожала ты плечами. В его голосе, в манере вести себя проступала некая природная интеллигентность. Ты не могла ошибиться на этот счет.

– Контролирую себя, – пояснил он. – Мне это стоит определенных усилий.

Тебе показалось, или он тебя разводил?

– Шучу. Лет в пять я начал читать и сообразил, что к чему. С тех пор разговаривал исключительно вежливо: «мама, позволь мне, пожалуйста, отведать пирожок». Или: «не побеспокою ли я вас, если включу мультик?»

– А сестра за что била? – спросила ты, не представляя, как можно было обижать такого славного мальчишку.

– За то, что юбки брал – это её школьные были.

– Ммм?

– Да перестань, – развеселился он. – Там другая история. Семейное предание.

– Расскажешь? – спросила ты, намазывая ему булочку маслом и пододвигая вазочку с бабушкиным вишневым вареньем. Мальчишка не без удовольствия наблюдал за твоими маневрами.

– В следующем интервью! – кивнул он, и ты оставила его, наконец, в покое.

Ты накормила мальчишку так, что его потянуло в сон. Он поблагодарил тебя за обед и даже предложил «разобраться с посудой», но ты посмотрела на него и сразу поняла, что этого он терпеть не может, и не позволила. Он искренне обрадовался и отправился на балкон курить, а потом попросил:

– Разбуди меня, пожалуйста, через два часа – мне на работу нужно, – и тут же вырубился на высокой дедушкиной кровати.

До тебя вдруг дошло, как молниеносно он сократил дистанцию, как быстро стал «своим»! И как неожиданно комфортно ты себя при этом чувствовала. Удивительное дело!

Покончив с посудой, ты вышла на балкон, чтобы покурить и осмыслить всё произошедшее, и обнаружила там квадратную красную пачку чистокровного английского «Данхилла», который давно не сыщешь в Москве. Ого! Неплохо он, кажется, зарабатывает в этих своих клубах. Или угощают? И еще ты обнаружила, что в доме перестало быть холодно. Ты даже потрогала батареи. Но – нет. Теплом веяло не от них. Тепло было вполне ощутимым физически, но имело, к твоему удивлению, какую-то иную, не знакомую тебе природу.

Вечером мальчишка ушел на работу – петь для золотой молодежи в лазерном дыму дорогого клубняка. И пропал. А ты ведь уже все так замечательно придумала! Ты, прячущаяся от всех и вся, умудрилась прикипеть к нему, чужому мальчишке, за один вечер. Два дня кряду ты не могла найти себе места. Что ты сделала не так? Почему он передумал? Может, он вообще тебе померещился? Может, ошибся квартирой? Или ты достала его своими бесконечными расспросами? Если юноша выпархивает из родительского гнезда, ему вряд ли понравится, что чужой человек пытается взять его под опеку. Ты бы этому точно сопротивлялась. Да, с братиками у тебя отчего-то не заладилось. Но странное дело: ты продолжала ощущать в своем доме тепло. И ты точно знала, что Мостеплосеть была тут абсолютно ни при чем.




5


Мальчишка не выходил у тебя из головы, и ты опасалась, что с ним могло что-то случиться. А ты даже не догадалась взять у него номер телефона. Но как залог и как улика того, что он тебе все-таки не привиделся, на полочке в ванной оставалась его парфюмерия.

Он появился на третий день, словно притянут был твоими неотступными мыслями. И тебе хватило выдержки не спрашивать его, где он пропадал. Просто ты по его лицу поняла, что он ждал этот вопрос от тебя, но явно не был расположен на него отвечать. Не хотел придумывать дешевые отмазки. Не хотел тебе врать. И ты проглотила свой вопрос.

Он притащил из общежития кофр со своей концертной экипировкой и развесил ее в шкафу.

– Это – концертное, говоришь? – удивилась ты, выдавая ему вешалки.

– А что ты ожидала увидеть? Расшитые золотом камзолы? – засмеялся он.

В честь великого переселения ты устроила в гостиной, прямо на ковре, «бедуинскую» вечеринку с чаем и восточными сладостями. Он сидел среди набросанных подушек, так по-домашнему, удобно скрестив ноги, и рассказывал тебе всякую смешную всячину. И ты думала, что он – очень милый и забавный, и напомнила ему о данном обещании поведать семейное предание, объяснить, при чем тут юбки сестры, и почему она за эти юбки его била.

– Да я каждое утро в этой ее юбке устраивал во дворе представления бабушкам. Пел тогдашние хиты: «Ксюша – юбочка из плюша», «Чашка кофию». Помнишь, наверное? Мне тогда года три было. И они оплачивали мой концерт конфетами. Полный подол приносил. Но я не за конфеты пел. Я бы и без конфет пел.

Он уморительно изображал себя – маленького, и тебя охватила странная нежность. Такой малыш… пел… актерствовал… Да ты бы отдала такому братику все свои юбки!

– А что еще из детства помнишь?

– Ну, если из самого раннего, то – сижу на горшке, кручу крышечку и пою.

Ты засмеялась.

– Веселое у тебя было детство!

И вдруг улыбка на его лице погасла.

– Разное у меня было детство, – сказал он.




6


Воскресный день был испорчен настройщиком. Он ругался. Пенял тебе, что загубили отличный инструмент. Можно подумать, ты дубасила по нему молотком в тщетной попытке отомстить за погубленное детство! Ты не выдержала, ушла к себе и, надев наушники, открыла присланный заказ.

Концепция выглядела убогой и претенциозной одновременно. Это тебя дико раздражало, но платили за него хорошо, и заказчик по этой причине ждал от тебя фейерверка.

Каждое приходящее на твою почту письмо грозило обернуться гранатой с вырванной чекой. Ты должна была исхитриться не только поймать ее, но и успеть метнуть обратно, пока она не взорвалась. И ты мечтала, чтобы твой почтовый сервис разработал такую капчу, такой волшебный фильтр, который пропускал бы только письма от вменяемых заказчиков. Ну, скажем, выставил бы такой автоматизированный тест, пройти который в состоянии только очень адекватный человек, к тому же добрый и жизнерадостный, доверяющий профессионалам, а не пытающийся ими руководить. Но, случись такое, ты запросто могла бы умереть с голоду, потому что таких заказчиков не бывает.

Ты включила погромче любимую музыку и открыла нужную программу, собираясь погрузиться в работу. Но тут наушники полезли куда-то вверх.

– Что ты слушаешь? – спросил мальчишка и, присев на подлокотник твоего кресла, приложил наушники к своим ушам. – О! Круто! Респект!

– А ты что слушаешь?

– Я все слушаю.

– А любишь кого?

Он назвал поп-диву мировой величины.

– Бэлка, я ее сумасшедший фанат! Я зарабатывал деньги, чтобы ездить на ее концерты, когда она приезжала в Москву.

Ты выразительно поморщилась.

– Бэлла, ты ничего не понимаешь! – горячился мальчишка. – Она – гениальна!

– Придется поверить тебе на слово. Просто из хорошего отношения.

Его глаза загорелись. В них светилась увлеченность.

– Поверь, она очень многогранна! Особенно сейчас. Очень красивая – для меня это идеал того, как должна выглядеть девушка. Она делает то, что хочет, и очень цепляет меня этим. Скажи, ты делаешь то, что хочешь?

– Я даже не знаю, чего я хочу, – созналась ты.

– Как и большинство, – кивнул он. – А она – яркая личность с трагической судьбой. Ты видела, как она начинала? Сейчас она находится под опекой и не может самостоятельно распоряжаться своими деньгами, мобильным телефоном и даже своей музыкой – всё это говорит лишь о том, что она не раскрывается так, как того бы хотела. Если честно, я даже втайне мечтаю, чтобы она ушла из мира музыки, потому что это будет для нее намного лучше. Главное, чтобы она кайфовала.

Заключение показалось тебе как минимум странным.

– Я так люблю ее, что она должна была уже забеременеть от меня. Я иногда думаю, не от меня ли у нее дети?

Ты растерялась. Наверное, у тебя был преглупый вид.

– А?

Он засмеялся. А ты смутилась. И рассердилась на себя.

– Послушай, а ты только биографии поп-звезд читаешь? Там, в дедовой библиотеке, есть серия «Жизнь замечательных людей». Ученые, художники, путешественники… Почитай!

Он посмотрел на тебя так, что ты почувствовала вырастающую между вами стену. Еще пара-тройка кирпичей, и вы совсем перестанете понимать друг друга.

– Видишь ли, – сказал он, – если бы я собирался стать ученым или художником, я бы именно о них и читал.

Бэлла, спросила ты себя, откуда в тебе взялась эта страсть к наставлениям? Что дает тебе право лезть к нему с советами? То обстоятельство, что он младше тебя? Это достаточная причина? Ты не уважаешь среду, которую он выбрал для себя вместе с музыкой? Но это его выбор. Ты считаешь себя опытнее? И чем ему может быть полезен твой опыт? И что ты знаешь о его собственном опыте? Да и о нем самом ты мало что знаешь. Разве это ты прорвалась на то шоу? Разве это ты сражалась на нем и дошла до финала? Ты вообще когда-нибудь сражалась за себя? У тебя не было такой необходимости. Разве это ты приехала из провинции в столицу и живешь в семнадцать лет по взрослым правилам? Да ты в семнадцать лет жила исключительно по маминым правилам, дома, на всем готовом. Ты вообще только-только жить начала самостоятельно. И совсем не могла похвастаться успехами. Ты похвалила себя за правильные мысли, но они, к сожалению, так и остались не реализованными в деяниях, потому что в тебе уже исправно работала запущенная твоей природой программа опеки. И в ее скриптах таилось множество подлых багов.

Он с интересом изучал твою фильмотеку, откладывая в сторонку то, что еще не смотрел.

– Ты лучше о себе что-нибудь расскажи, – попросила ты. – Ты музыкальную школу окончил?

– Да, а потом в специализированном музыкальном центре учился. В тринадцать лет на экстернат ушел из школы.

– А???

Ты, домашняя правильная девочка, была потрясена.

– Бросил школу? В тринадцать лет? И тебе разрешили родители?

– Я так решил. Очень хотел петь и развиваться в этом направлении.

Ничего себе… Ты представила, как родители сопротивлялись, уговаривали его не делать глупостей, грозились… Может быть, даже лупили… А он поступил так, как считал нужным. Он же не в хулиганку подался. Он ушел в то, что любил – в музыку. Это достойно было уважения. Это был мужской, на твой взгляд, поступок. Или ему было просто лень учиться? Скучно сидеть на уроках, когда мысли где-то далеко?

– А в четырнадцать я еще и из дома ушел. Сам жил. Я люблю свою семью, но жить с ними было очень утомительно. Да и ездить каждый день из нашего поселка в город и обратно было тяжело. Работа обычно поздно заканчивалась. Иногда уже и транспорт не ходил.

– Работа???

– Я же работал на студии звукозаписи. Ну и за выступления нам иногда платили. По-детски. Детям же деньги не нужны, – засмеялся он.

– А где ж ты жил?

– Да по-разному бывало.

– Боже, из привычного домашнего уюта… налаженного быта… безопасности, наконец…

– Иногда стоит пожертвовать тем, к чему привык, ради того, чего желаешь, – пояснил он.

Ты ошалело смотрела на него. Ты никак не ожидала от мальчишки подобной риторики, да и подобных мыслей.

Вот значит как. Да, высокая степень внутренней свободы предполагает еще и ответственность за принимаемые решения. Принять решение и потом отвечать за него. Перед собой. Ты тогда подумала, что это очень круто. И поразилась его решимости и удивительной вере в себя. В свои силы. Бэлла, почему ты тогда не сделала выводов? Ведь всё было так очевидно.

– Когда вылетел с проекта, решил, что никуда отсюда уже не уеду. Вышел из съемочного павильона и понял, что не знаю, куда мне теперь идти, и где здесь метро. Сказал себе: спокойно! Соберись!

– А как ты на шоу попал?

– Ты что, видела меня? Узнала?! – обрадовался он.

– Узнала. Видела. Правда, не слушала, извини.

– Да я с самого детства ломился во все двери, на все прослушивания. Удивлялся только, что меня отправляли на детские кастинги. Я чувствовал себя взрослым. Я точно знал, где хочу быть и чем заниматься. А что не слышала, так это как раз поправимо, еще услышишь, – засмеялся мальчишка. – Вот сейчас настроят инструмент, и… когда-нибудь услышишь.

И ты почувствовала дельту между реальностью и восприятием. Что-то было с ним не так. Не так, как тебе виделось изначально. Сквозь легко читаемый поверхностный образ вдруг проступила некая многослойность.

Но в этот момент тебя отвлекли его руки. Ты вдруг заметила, какие у него красивые и выразительные руки. И какие ухоженные. И тебе стало стыдно за свои, заброшенные. Черт! Надо срочно заняться собой, чтобы не позориться, решила ты. И лучше не откладывать. Вот прямо сейчас и пойти. Все равно работа не идет, и день испорчен настройщиком.

Ты отправилась в салон, бросив парня одного выслушивать ругань мастера. Ты попыталась оставить для настройщика деньги, но мальчишка тебе не позволил. А потом ты пила эспрессо в любимой кофейне, баловала себя шоколадно-ореховым десертом и улыбалась тому обстоятельству, что у тебя дома теперь живет замечательный мальчишка – теплый и забавный, смелый и решительный, свободный и… какой-то еще. Что-то было в нем такое, незнакомое, что тебе пока не удалось распознать.




7


А следующим утром выяснилось, что парень заболел. Накануне в клубе ему дали ледяную минералку. Ларингит – это опасно. Есть риск потерять голос. Ты вызвала врача, телефон которого был записан в его органайзере на первой странице. У певцов есть свои специальные врачи – фониатры.

Когда врач ушел, ты осталась одна с больным мальчишкой и целым списком назначенных ему лекарств и процедур. Ты все делала правильно. Ты следила, чтобы он принимал лекарства и полоскал горло. В «гоголь-моголь» ты добавляла, по совету врача, несколько капель коньяка, и мальчишка, не любивший этот целебный коктейль, говорил, что скоро упьется им в хлам. И что гораздо проще было бы разогреть ему «Болз». Ты делала ему сложные компрессы, и он не капризничал. Он боролся за свой голос.

– Бэлка, ты прости. Я часто болею почему-то. И никогда не долечиваюсь. Меня самого это бесит.

– Не бойся, я с тобой. Мы справимся.

Ты позвонила в его деканат, предупредила, что он болен и не стала выслушивать возражений. Ты обзвонила клубы, где он работал – клубы были очень недовольны, и тебя это возмутило. И еще ты оповестила какую-то студию, за которую он особенно переживал. Студия отнеслась к новости индифферентно. Ты готовила протертые супы, чтобы ему было не больно глотать. Ты забросила срочный проект, потому что от волнения не могла сосредоточиться. Ты не открывала электронный почтовый ящик три дня.

Мальчишка все это время слушал музыку, не снимая наушники, изумленно наблюдал за твоей суетой и уговаривал не волноваться. Но ты хорошо помнила, как дома с тобой носились, когда ты болела, и как забота родных способствовала твоему выздоровлению. Потом ему стало лучше. Вы справились. Вы вместе держали оборону, сопротивляясь грозному коварному врагу, и одержали блистательную победу!

– Бэлка, ты такая классная! Я обязательно научу тебя чему-нибудь плохому! – пообещал он с чувством искренней благодарности и едва не расплакался.



Целыми днями он пропадал на учебе, едва успевая забежать на обед, вечерами уходил в клубы. И что-то тебе подсказывало, что не только на работу, но и на отдых. Уходил в отрыв: энергия хлестала через край. Иногда он садился за инструмент и тихонько напевал весьма непростые композиции. У него оказался приятный баритон, который никак не ожидаешь услышать от человека с такой субтильной комплекцией. Ты привыкла к мальчишке и впала, наконец, в работу.

Наверное, он почувствовал в тебе своего человека. В обязательный утренний ритуал у вас вошли трогательные «обнимашки»: перед тем, как выйти из дома, он прижимал тебя к себе, а ты целовала его в щеку и говорила дежурное, но искреннее «будь умницей». И он отвечал что-нибудь, вроде «как получится», «не обещаю» или «как масть ляжет». Он вообще относился к тебе с нежностью и выражал ее при каждом удобном случае – касался легким движением руки или душил в братских объятьях.

– Что это у нас? – брал он тебя вечером за подбородок, всматриваясь в твои печальные глаза. – Белочка получила на орешки?

– Ага, «ядра – чистый изумруд»…

И ты рассказывала ему про очередного мучителя-заказчика, который в графическом дизайне – «ни уха, ни рыла», и «фишку не рубит», и что между ним и здравым смыслом – три метра армированного бетона.

– А ты представь, что он стоит посреди своего офиса и говорит тебе: «Я – драчистый изумруд!» – развеселился мальчишка.

И вы валились в истерике на диван и хохотали, представив себе это дивное зрелище. А на следующий день, разговаривая по скайпу с заказчиком-мучителем, ты едва могла сдерживать смех и слегка подвывала в конце фраз. Клиент нервничал, украдкой осматривая себя, ерзал перед веб-камерой, и, в конце концов, отключил ее. В тот же день ты получила от него свой гонорар.




8


Вскоре тебе позвонила Каурова, вернувшаяся из отпуска, и сказала, что зайдет на часок в гости. Ты пришла в ужас. Ты не готова была знакомить ее с мальчишкой, который ее трудами стал твоим братом, и не знала, как ей объяснить, почему взяла его в дом.

– Алка, я убегаю. Если хочешь, можем встретиться позже, в кафе. Я допоздна буду занята, – ты первый раз в жизни врала своей подруге. – Я тебе позвоню, когда освобожусь.

– Ничего себе! – удивилась подруга. – А что за мероприятие?

– Презентация, – нашлась ты. – Всё, пока-пока!

Ты отдышалась. Сегодня тебе удалось отмазаться, но как быть дальше? «Уехать в командировку»? Какие у фрилансера могут быть командировки? В дом отдыха? К черту на Кулички?

Ты собралась и вышла из дома. Ты решила организовать оборону на дальних подступах. Ты кружила по улицам и радовалась, что нет дождя. Наконец добрела до кафе, в которое давно не заходила, позвонила подруге и до ее появления успела выпить столько кофе, что поняла: ночь у тебя сегодня будет рабочей.

Каурова обрушилась на тебя вся в загаре и новом серебре. И от нее упоительно пахло восточным сералем, наргилой и шафраном. Слишком откровенно.

– Ну, как? Рассказывай! Что нового? Сто лет тебя не видела! Вот, привезла тебе шикарный крем для тела. Пахнет – отвал башки!

Ты принялась сочинять небылицы о презентации фирмы, для которой якобы разрабатывала корпоративный стиль. И сама поражалась, что тебе удается так складно врать.

– Мужики достойные были? – конкретизировала свой интерес к мероприятию Каурова.

– Были, – храбро кивала ты, – только все – при женах. При супругах.

– Постой-постой! А ты прямо в этом на презентацию ходила? – удивилась подруга, и ты поняла свою оплошность. Ты выскочила из дома в джинсах, свитере и куртке.

– Ну что же ты? Ну как же?

– Ах, брось! – отмахивалась ты. – Кому это нужно?

И тут Каурова вспомнила, наконец, про свое объявление.

– Пришел кто-нибудь?

– Да, – ответила ты и тут же пожалела, – девочка одна. Хорошая, тихая. Вдвоем живем.

Ты окапывалась и понимала, что ров с каждым твоим словом становился все шире и глубже. А что потом? Неужели ты готова была пожертвовать любимой подругой, самым верным в твоей жизни человеком, ради квартиранта? Нет, ради брата.

– Я завтра зайду, познакомлюсь с ней. А-то, знаешь, всякое бывает. В тихом омуте… Ты паспорт ее смотрела?

– Конечно, смотрела! Не надо заходить, – заторопилась ты. – Я завтра уезжаю. На месяц.

– Это еще куда?

– Мама мне в дом отдыха путевку купила.

– На месяц?

– Ну, на двадцать четыре дня.

– Ого! И что, ты оставишь эту девицу одну в квартире? – изумилась Алка. – Она наведет туда однокурсников, они устроят оргию…

– А что, мне теперь дома сидеть все время, как привязанной? Родители присмотрят за квартирой. Или бабушку попрошу там пожить.

И ты, конечно же, ни словом не обмолвилась, что договор с квартирантом так и не заключила. Ты не видела никаких рисков.

В общем, тебе удалось отбиться на время от посещений подруги, и жизнь потекла своим чередом.

С ним было легко и весело. Ты радовалась ему – такому. Он тебе так нравился, твой братец, что ты даже не знала, как будешь брать у него деньги за комнату. Но он нашел замечательный способ. Он не стал передавать их тебе из рук в руки. Утром ты увидела на кухонном столе конверт, на котором он нарисовал себя в виде Буратино, закапывающего монеты, и тебя – Лисой Алисой, подсматривающей за ним из кустов. Нарисовано было мастерски! Ты оценила. То, что ты выписывала бы долго и тщательно, ему удалось передать одним росчерком – характеры персонажей и комичность ситуации. Твой институтский преподаватель рисунка назвал бы это божественной легкостью руки. Ты смеялась и радовалась, что у тебя такой талантливый и деликатный братец. Ты даже подумала, что, если с его голосом что-то случится, без куска хлеба он не останется – будет отличным иллюстратором. Ты тогда еще ничего не понимала.




9


В тот день, с которого все началось, вся эта странная история, изменившая тебя, он поделился новостью: ему неожиданно предложил дружбу известный выпускник талант-шоу, карьера которого складывалась после проекта весьма успешно. Мальчишка был взволнован и несколько удивлен таким вниманием к своей персоне со стороны «звезды».

– Он мне не нравится, – сказала ты.

Мальчишка посмотрел на тебя выразительно, как, наверное, смотрел на своих домашних, когда они запрещали ему водиться с дурной компанией. И ты подивилась, как переменчиво его лицо. Как будто в нем жили разные люди. Иногда он выглядел невинным и забавным мальцом, иногда – свойским парнем, а временами что-то такое читалось в его облике, что настораживало тебя, словно какие-то загадочные обстоятельства, в которых ты пока не могла разобраться.

– Бэлка, прекрати вести себя со мной, как старшая сестра. Я этого дома наелся. Как он тебе может нравиться или не нравиться, если ты его совсем не знаешь?

– Знаю. Он же часто мелькает в «ящике», – упрямо стояла ты на своем.

– Люди, тем более – артисты, на экране часто совсем не такие, как в жизни. Ты же понимаешь, что экранный образ артиста – это подача, «продажа» себя.

– Мне кажется, что он продает себя в не самой удачной упаковке. Он как-то уж очень охотно принял правила игры в «грязный шоу-бизнес». Скандальное поведение, заявления на грани фола…

– Послушай, журналисты пишут всякую фигню. Ты же знаешь.

– Причем тут журналисты? Я видела его в нескольких ток-шоу. Он явно нес там отсебятину. И выглядело это не очень достойно.

– Бэлка, не смотри телевизор. А что касается Глеба, то я очень хочу нормальной мужской дружбы. Мне ее не хватает в жизни. Вокруг меня одни девушки.

– У тебя нет друзей? Я имею в виду парней.

– У меня есть приятели. Разницу понимаешь? Друг – этот тот, кто безоговорочно за тебя. При любых обстоятельствах. И я был бы за него безоговорочно.

– В таком случае, ты не на ту лошадь ставишь.

– Короче, мы сегодня идем с ним по клубам, так что, ты ужинай, меня не жди.

– Будь осторожен. Не ходи ночью по городу. Вызови такси, – забеспокоилась ты, совсем как старшая сестра.

– Ты еще скажи: надень шапку.

– При чем тут шапка? – не поняла ты.

– При том. «Надень шапку» – это такая детская народная повинность. Бэлка, посмотри на меня: кого ты видишь?

Он взял тебя за плечи и посмотрел в глаза.

Ты почему-то страшно смутилась. Или у тебя в этот момент что-то случилось со зрением? С его лицом что-то произошло. Некая метаморфоза. Как будто он выключил «братика», «мальчишку». У него были взрослые глаза. И вообще – взрослое лицо. Бэлла, ну почему ты и тогда ничего не поняла?

– Я сам буду решать, что и как делать.

Пожалуй, это была самая мужская фраза, которую тебе доводилось слышать. Безотносительно к теме.

Он просто снимает у тебя квартиру, напомнила ты себе. И ты не должна лезть в его жизнь и регулировать его отношения с друзьями.

– Не переживай, я же каждый день хожу по ночному городу.

– А если нападут?

– То – всё! – засмеялся он.

– Я серьезно! Что ты будешь делать?

Он вздохнул и простил тебе твое занудство. Он понимал, что ты просто беспокоилась о нем.

– Бэлка, посмотрю по ситуации… Конечно, я буду стараться до последнего выйти из нее…

– А если не получится?

– Ну, а если не получится, то буду биться до конца. Я – псих!




10


Среди ночи тебя разбудил шум в прихожей. Накинув халатик, ты вышла в коридор и обнаружила, что мальчишку придерживает под мышки тот самый певец, который в последнее время заполнял собой эфирное время в прайм-тайм.

– Ты что, напоил его? Он же несовершеннолетний!

– Меня зовут Глеб, – представилась «звезда».

– Я в курсе, – разозлившись, ответила ты, помогая мальчишке раздеться.

Он улыбался и просил тебя не сердиться. Потом он почувствовал себя скверно, и его долго рвало в туалете. А ты, как добропорядочная гостеприимная хозяйка, вынуждена была угощать этого паршивца-звездуна чаем с тортом.

– Бэлла, можно я у тебя переночую? За руль садиться не хочу. Развезло совсем от… чая. – Глеб улыбался.

– Ты на своей машине сюда приехал? – изумилась ты.

– Ну да, а что?

Он еще спрашивал!

– Ты рисковал двумя жизнями, – ответила ты.

– Глупости! Как будто в первый раз!

Ты была в ярости. Этот «звездун» сел за руль нетрезвым и посмел рисковать жизнью твоего брата! И теперь имеет наглость набиваться на ночлег! Как будто такси нельзя вызвать.

Но тут из ванной появился мальчишка, похожий на мокрого куренка.

– Да, Бэлка, пусть он у нас переночует. Ты же не против?

Черт! Конечно, ты была против. Еще как против! Но тебя совсем лишило воли это трогательное «у нас».

Ты добыла из бабушкиного шкафа постельное белье, подушку, одеяло и бросила все это на диван в гостиной. Ты заставила мальчишку выпить таблетку и отправила спать. В гостиную заглянул Глеб.

– Бэлла, можно я съем еще кусочек торта? Он ведь – домашний, да?

– Да, это я пекла. По бабушкиному рецепту, – сказала ты, уже примирившись с неизбежным.

– Никогда ничего подобного не пробовал!

Ты была польщена.

– Составишь мне компанию? – спросил Глеб.

– Пожалуй, – смиловалась ты и налила себе чаю.

Глеб был импозантен и неглуп, дорого и неброско одет. Он сказал, что никогда не видел таких потрясающе красивых волос, как у тебя. Ты поблагодарила его за комплимент, хотя находила, что это так и есть на самом деле. Он рассказывал тебе смешные истории, происходившие иногда во время гастролей, поминал неуемных «фанателок», цитировал их записки, вложенные в букеты. Ты представила, как он выходит после концерта, и за ним несут сотни букетов, укладывают их в лимузин. И он становится похожим на катафалк.

– Нет-нет, букеты остаются в гримерках, – засмеялся он. – Я только записки из них вынимаю и подарки.

– А что дарят в букетах? – поинтересовалась ты. Тебе никогда не дарили букеты с подарками и записками.

– Разное, – пожал он плечами и задержал взгляд на твоих коленках между разъехавшимися полами шелкового халатика. – Ключи от машины, например. Вместе с машиной, разумеется. Ну и по мелочи. Недавно очередной айфон подарили. Украшения золотые иногда бывают и – вот – серьга с бриллиантом. – Он дотронулся до мочки уха, а ты вспомнила, что и у мальчишки такая же. Только, наверное, – не бриллиант. – Браслеты, часы швейцарские… – продолжал перечислять фанатские подношения Глеб.

Ты терпеть не могла золотые украшения на мужчинах, находя это пошлым и безвкусным. Допускала исключительно что-то концептуальное, что не определялось денежным выражением, а диктовалось внутренней потребностью.

– Ты занимался спортом? – вдруг спросила ты почему-то. Наверное, потому что у него была спортивная стать.

– Да, много лет, – подтвердил он, развернув широкие плечи. – Я же собирался стать чемпионом мира по боксу! – Он засмеялся. – Но у меня обнаружился серьезный вокал, и мама забрала меня из секции, чтобы мне лицо не изуродовали.

Действие под названием «мама забрала» никак не вязалось с его наглым и самоуверенным видом. И ты поневоле сравнивала его с хрупким мальчишкой, самостоятельно принимающим судьбоносные решения.

– Тебя можно «забрать»? – удивилась ты. – Мне казалось, что такой… такой уверенный в себе парень – сам себе господин и повелитель.

Но он услышал в твоем вопросе что-то другое. Или намеренно исказил его смысл, как ему хотелось.

– Да, – сказал он с нажимом, пристально глядя в твои глаза и улыбаясь. – Меня можно забрать.

Тебе не хотелось развивать эту тему. Ты была к ней попросту не готова. Да и вообще – какого черта? Ты занервничала, принялась убирать со стола, мыть чашки, откидывая за плечо мокрыми руками непослушные пряди волос. А потом пожелала гостю спокойной ночи и ушла в свою комнату. Он еще шуршал накрахмаленным бельем, хлопал дверью ванной, а потом дом затих. Но ненадолго. Ты проснулась от возни и разговора под дверью твоей спальни и замерла, прислушиваясь.

– Давай, вали спать, – услышала ты приглушенный голос Глеба.

Сквозь дверь из рифленого стекла читался силуэт мальчишки с упирающейся в косяк рукой.

– Сам вали.

– Иди на х… В чем дело? – шипел Глеб.

– Сам иди на х… – сказал мальчишка.

– Тебе-то какая разница? Она же не замужем. Спит и видит заполучить мужика. Да она счастлива будет переспать со мной! Как и любая другая!

– Глеб, иди спать, – повторил мальчишка. – Тебе не светит.

– А! Я понял: ты с ней спишь, что ли? Ну, ты шустрый! Удобный такой квартирный съем… Все включено… тортик, девочка… All inclusive…

Да как он посмел говорить такое твоему брату?! Ты испугалась, что они сейчас подерутся. Но услышала ровный голос:

– Тебя это волнует? Всё. Иди, одевайся. Я тебе вызову такси.

Глеб грязно выругался и ушел в гостиную. Через некоторое время хлопнула входная дверь.



Утром ты смотрела на него, как на героя. Ты гордилась им, своим мальчишкой. Никто и никогда еще не защищал тебя. Впрочем, по правде говоря, и не от кого было. Но вопросов задавать ты не стала. Тем более что настроение у него было прескверное. Ты кормила его сырниками с клубничным вареньем и испытывала к нему нежность. Жаль, что у тебя не было раньше такого брата. Вот так ты думала и улыбалась.

– У меня сегодня кастинг, – сказал мальчишка.

– Очередное шоу? – спросила я.

– Нет, мюзикл. Я очень хочу туда попасть. Там есть одна злодейская роль – как раз для моего голоса.

Ты очень удивилась. Его низкий голос, который ты никогда не слышала в полную силу, казался тебе ласковым и даже… странно манящим, хотя кто сказал, что у злодея должен быть непременно противный голос?

– Бог мой, почему же ты хочешь роль злодея? Почему – не героя?

– Там есть, что играть, – объяснил он. – И вообще, Бэлка, я – разный. И совсем не ангел. Извини, если разочаровал. Просто предупреждаю, на всякий случай.

И ты не поверила ему.

Вдруг он спросил:

– Бэлка, скажи, может, я напрасно его не пустил? Может, ты хотела с ним переспать?

Ты растерялась. Вот так вопрос! Ты его никак не ожидала.

– Ты с ума сошел? Конечно нет! – возмутилась ты. И добавила: – спасибо, что не пустил. Я только боялась, что он тебя ударит.

– Он не ударил бы. Он же – боксер, а не гопота. А мы – не в равном весе.

Ты посмотрела на него. Он был абсолютно искренен.

– Ударить можно по-разному. Остерегайся его, – предупредила ты.




11


Вечером он пришел. Ты вышла в коридор, муркнула «привет» и собралась вернуться к прерванной работе. Но тебя что-то остановило. Ты вдруг поняла, что он не ответил, и повернулась к нему. Мальчишка с ожесточением сдирал свои конверсы, не развязав шнурки. Дергал замок «молнии» на куртке, но тот закусывал подкладку. Тебя это насторожило, и ты вспомнила, что у него сегодня был очень ответственный день: он ходил на какой-то судьбоносный кастинг. Ты подошла к нему, убрала его руки с замка «молнии», и, придержав ткань, осторожно расстегнула куртку. Он молчал. И как-то странно дышал. А у тебя не поворачивался язык спросить. Ты только понимала, что случилось что-то плохое. Сочтет нужным – сам расскажет. Ты это правильно решила. И все же не удержалась и заглянула ему в лицо. Он отвернулся. Черт! Кто-то посмел обидеть твоего мальчишку! Тебе захотелось обнять его, прижать к себе, но ты испугалась, что он разрыдается. Напрасно ты испугалась. Он справился с собой. А может, и вовсе не собирался рыдать. Просто выражение его лица было не знакомо тебе. Ушел в ванную и долго там плескался. Появился с мокрыми торчащими во все стороны волосами, с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Ты достала купленный днем специально для него такой же, как у тебя, белый банный махровый халат и протянула мальчишке.

Ты испугалась, что он уйдет к себе и завалится спать со всеми своими неприятностями. У тебя повышенная тревожность и буйная фантазия, сказала ты себе. Иди, выпей валерьянки, а-то грохнешься в обморок от переживаний

Но он пришел. Уселся на кухне в любимый угол и спросил:

– Покормишь?

Ты кормила его в тот день чем-то гурманским, вычитанным в книжке. И была страшно горда собой от того, что не поленилась угробить на кулинарные изыски полдня.

За чаем он наткнулся на твой взгляд и сказал:

– Ну, в общем, ты была права. Он ударил. Больно. Ниже пояса.

– Это из-за меня… – испугалась ты.

– Нет. Ты вообще ни при чем. Он готовил это заранее. Он, как я теперь понимаю, увидел меня в списке заявленных на кастинг, и выстроил план.

– Какой план?

– Я думаю, он специально таскал меня с собой по клубам, чтобы нас увидели вместе нужные люди. Так он мог им доказать, что близко знаком со мной. А сегодня он меня перед ними опустил.

Грубое слово резануло твой слух.

– Что за зековский жаргон? Что ты имеешь в виду?

– Он наплел им про меня чудовищные гадости и еще…

– Послушай, если у них есть уши, они услышали не только его гадости в твой адрес, но и тебя. Как ты поешь.

– Да знают они, как я пою. Но любой мюзикл делается под «звезду», которая исполняет партию главного героя. А главный герой – он. И он не хотел, чтобы я там был. И все рассчитал правильно. В общем, он прокомментировал им мое выступление, сказал, что моя техника – самопальная. А у меня – красный диплом, между прочим! Ну и еще разное…

– Ты очень хотел попасть в этот мюзикл?

– Да дело даже не в мюзикле. Хотя, конечно, хотел… очень.

– А в чем тогда? – ты уже ничего не понимала.

– В том, что ты… – искренен, а с тобой могут сотворить, что угодно. Человек, которому ты доверился… Когда я выходил в своем городе на улицу, то был готов к самому паршивому развитию событий. Когда ждешь – ты внутренне мобилизуешься. Но если ты искренен, тебя можно брать голыми руками. Я запомню этот урок.

Мальчишка смотрел в одну точку.

– Странно… мне казалось, что я очень хорошо разбираюсь в людях. И я не понимаю, как мог не разглядеть такой фальшак, так близко подпустить его к себе. Я очень чувствителен к каким-либо проявлениям человеческой натуры.

Ну откуда же тебе в таком юном возрасте знать обо всех гримасах человеческой натуры, подумала ты. Ты и сама о них почти ничего не знала. В твоем окружении никогда не было таких крокодилов.

– Тебя никогда не обижали раньше?

– Раньше? Меня раньше… убивали… в моем городе.

– Эээ… я не поняла… Физически убивали? – испугалась ты.

– Психически, – хмыкнул он. – Физически и морально. Я же был там белой вороной. Издевались, но – открыто. Над голосом, над манерой одеваться, разговаривать, над тем, как себя вел… Ты же понимаешь, какие у дворовых мысли? Грязь и тошнотина. Завидовали, короче…

– Твоему голосу?

– Да при чем тут голос? Нет. Тому, что вокруг меня полно девочек, а главное, тому, что я в школу не хожу. Ну и вообще… Ненавидели за то, что я всегда делаю только то, что хочу делать.

Бэлла, почему ты тогда не услышала эту фразу? Потому, что никогда не задавалась вопросом, чего ты хочешь? Твое отрочество было окрашено совсем в другие тона. Оно было счастливым, безобидным, беспроблемным и… пустым. Глядя на парня, ты думала: разумеется, людям не нравится, когда ты не такой, как они. Они будут тебя высмеивать, осуждать, унижать, но это все происходит от зависти. Они не могут так, как ты, у них духу не хватает. Им комфортней быть толпой. И они исключают тебя из своей стаи, потому что завидуют твоей внутренней свободе и силе духа в твоем хрупком теле. И еще ты думала, что его приезд в Москву – это, наверное, инстинкт самосохранения и единственный выход, иначе толпа засосет, затопчет и сделает себе подобным, безликим… И тебе хотелось сказать ему: держись, пацан!

– Как же ты это выдержал?

– А у меня был выбор?

– А ты мог бы… убить человека?

– Думаю, да.

Его ответ поразил тебя. Потому что не было в нем никакой рисовки. Ты вдруг поняла, что этот вопрос ему уже приходилось задавать себе самому. И он все для себя решил. Определил границу допустимого: что он готов стерпеть, а что – нет.

– Но ты не думай, я был там иногда счастлив, потому что пел. Мне было, где петь и для кого. И не только поэтому… Я был там безумно счастлив, но… недолго.

– Тебе больно вспоминать свой город?

Он молчал, и тебе казалось, что его мысли унеслись куда-то далеко.

– Я хотел бы поставить точку. Но не знаю, как. Я простил бы его, но он мне кое-что остался должен. Кое-кого. А пока я просто не оборачиваюсь назад. И обидеть меня сложно. Я могу обидеться только на самых близких, на тех, чьей поддержки ждешь в первую очередь. А то, что сегодня произошло, – это не обида. Это – серьезная подстава. Профессиональная. Такое – в первый раз.

Бедняга, подумала ты, сколько еще таких подстав будет в его жизни…

– Тогда считай это инициацией. Добро пожаловать в грязный шоубиз. Welcome to this club…

– Я понял. Но они не дождутся.

– Чего?

– Я таким никогда не стану. Меня будут просто любить. За меня самого.

Конечно, его будут любить, думала ты. Он же такой обаятельный! У него будет множество девочек-фанаток.

– Скажи, ты сильный человек?

– Да, – уверенно ответил он.

– Рядом с тобой сейчас много народу? У тебя есть своя компания?

– Есть… Одиночества не выношу. Вообще не могу быть один. Мне всегда нужна компания и общение. И кто-то близкий рядом. Наверное, в какой-то степени, это проблема. Потому что я, похоже, все-таки стремлюсь к одиночеству. Подсознательно. И даже в большой компании чувствую, что я одинок. И мне… холодно. И я не могу приходить в пустой дом.

– Почему же ты тогда ушел из общаги?

– Так надо было. Странная штука: чем больше людей вокруг, тем более одиноким я себя чувствую. А один – совсем не могу.

Это обстоятельство, на твой взгляд, противоречило его утверждению, что он сильный человек. И тебе никак не удавалось сложить этот пазл. Он был с тобой откровенен, но это отнюдь не способствовало твоему пониманию его как личности.

– Послушай, – вернулась ты к истории с мюзиклом, – а что, Глеб боялся конкуренции? Почему не хотел, чтобы ты участвовал в мюзикле? Ты что – лучше его?

– Я лучше всех, – сказал мальчишка, глядя на тебя.

Ох, ничего ж себе – самомнение, удивилась ты. Ты такого никак от него не ожидала. Такой самонадеянности, такой самоуверенности. А, собственно, на кого ему еще можно было надеяться, если не на себя? В кого верить, если не в себя? И ты же его не слышала. Может, он и вправду лучше всех? А тебе даже в голову не пришло послушать, например, его записи. Он был для тебя просто домочадцем. Очень искренним и настоящим.

– Ты… в самом деле так считаешь?

– Тут такая штука… наверное, меня нельзя назвать в полном смысле слова вокалистом. У меня всегда была достаточно низкая самооценка. Я старался убедить себя в том, что я не хуже других, всегда жутко волновался перед каждым выступлением. Я и сейчас, когда стою на бэкстейдже, мне нужно, чтобы никто меня не трогал, ничего не говорил. Мне необходимо настроиться, постоять минут пять в одиночестве. А еще я всегда громко повторяю фразу "Я смелый! Я сильный! Я умный! Я талантливый!". Борюсь с внутренней истерикой. Представляешь это кино со стороны? – усмехнулся он. – В общем, хороших вокалистов много. И голоса есть посильнее. И все-таки я знаю, что в чем-то я – лучший.

– В чем? – спросила ты.

– Скоро узнаешь. Прямо завтра вечером, – ответил он, вылез из-за стола, чмокнул тебя в щеку и ушел к себе очень мрачный.

И ты впервые подумала о том, что возраст определяется не количеством прожитых лет, а обстоятельствами жизни. Тебе, в отличие от него, в условиях вполне тепличной жизни повзрослеть пока не удалось.




12


Ты нежилась в ванне с солями, а потом наслаждалась Алкиным кремом для тела. Аромат действительно оказался потрясающим. Спасибо тебе, любимая Каурова, и прости за вынужденное вранье, если сможешь, думала ты, улыбаясь своему отражению в зеркале. Ты стала нравиться себе, совсем как до твоего глупого и по этой причине кратковременного замужества. Перед сном тебе хотелось заглянуть к парню, пожелать спокойной ночи, но ты не рискнула вторгаться к нему. Он переживал свой облом и извлекал из него урок. Ну, ты так думала. Ты погасила свет и забралась в постель.



Дверь спальни открылась, и он вошел. Не крадучись, а спокойно и уверенно, как будто имел на это право.

– Что? – спросила ты. – Тебе холодно? Страшно?

Мысли твои путались, тебе представилось на миг, что мальчишка привык засыпать под боком у сестры.

– Мне одиноко, – сказал он. – И в ванной так пахнет…

– Это просто крем… для тела, – объяснила ты зачем-то.

– Я понял, – сказал он и сбросил с себя выданный тобой халат.

– Ну… тогда неси свою подушку, – неуверенно сказала ты и подвинулась, подозревая, что сопротивление будет выглядеть глупо.

– Я хочу на твоей, – ответил он.

– Мои сны смотреть? – попыталась шутить ты, уже ощущая легкую панику, но все еще надеясь, что он – мальчишка, которому грустно вдали от семьи, которого сегодня так не по-детски обидели, и ему некому поплакать в плечо… И еще какие-то дурацкие мысли про то, что это во всех смыслах неудобно, метались в твоей голове.

– Нет. Я сам буду тебе сегодня сниться, – ответил он на твой вопрос и лег рядом. И ты почувствовала его дыхание.

Да ты, похоже, заигралась в «братца»… А он был взрослым и самостоятельным. Он совершал в своей жизни мужские поступки. А, значит, был мужчиной. Но ты все время гнала от себя эту очевидную мысль. А теперь он пришел в твою спальню и лег в твою постель… Черт! Что это???

– Это слишком близко…

Ты попыталась отодвинуться. Но он не позволил.

– Я хочу близко, – сказал он.

И тебя по-настоящему накрыла паника. Он хочет близко… Он же – брат!… несовершеннолетний!.. он должен понимать… он не должен хотеть близко… Господи, что это?!

– Обними меня, – сказал он так, как будто имел на это право.

Он словно включил тебя в свое заряженное поле. Его низкий голос растворял твою волю. И ты, как болонка дрессировщику, подчинилась его спокойному уверенному тону. И почувствовала под рукой его по-девичьи нежную кожу, худые лопатки, выпирающие позвонки… И вдруг… О, боги!!! Ну зачем ты провела рукой по его спине, а не просто обняла, как он просил?

– Да ты голый! – пискнула ты, как школьница, которую одноклассник впервые затащил на пустующую дачу.

– Да, – сказал он, взял твою руку и направил ее туда, куда хотел.

Ты чуть не сошла с ума. Он был в полной готовности. Ты попыталась выдрать свою дурацкую руку из этой ловушки. Но он не позволил. Он не дал тебе ни одного шанса. У тебя перехватило дыхание.

– Дыши, – сказал он. – Дыши со мной…

И ты задышала. Ты никогда не дышала так раньше. У тебя никогда не было на то причины. И ты испугалась, по-настоящему испугалась и хотела закричать.

– Ты… ты…

Что ты хотела ему сказать? Что он – твой брат? Ты пыталась сопротивляться по сугубо социальным причинам. И мальчишка закрыл твой глупый рот своими губами. Просто не позволил тебе испортить эту ночь твоими глупостями. Он вел тебя за собой крепкой мужской рукой. Уверенно и… талантливо.

Но мерзкий моллюск невозможности сжался глубоко в тебе, на уровне диафрагмы, отравив твою кровь ядом страха, и не позволял отвечать на ласки мальчишки. Ты дрожала от подступающей истерики, глупо хватала его за руки, пытаясь сопротивляться, и совсем не помогала ему. Но он справился сам. Он придушил твоего моллюска своим напором, своей свободой выражения желаний. Он вытащил из тебя то, чего ты даже не подозревала в себе. Ты ведь забыла, что у тебя есть руки, ноги, шея, грудь… И для чего они предназначены. Оказалось, что все, что у тебя есть, предназначено именно для этого – для того, что он с тобой делал. И это не имело ничего общего со всем твоим предыдущим сексуальным опытом. Это было чем-то иным по сути.

Потом ты долго стояла в ванной в совершенно невменяемом состоянии под струями горячей воды, все еще отчетливо чувствуя на себе его руки и все тело. И ты не понимала, как могла поддаться, как допустила… Почему не объяснила ему, что нельзя? Почему не ответила отказом? И поняла, наконец, что он не спрашивал разрешения и не оставил тебе выбора. Он просто вновь изменил твою жизнь. Привнес в нее себя, но уже в новом качестве.

А когда ты вернулась, он уже спал, разметавшись на твоих шелковых простынях. Или делал вид, что спит. В любом случае, это было большим облегчением для тебя, потому что ты все равно не смогла бы произнести ни одного слова. Все слова улетучились из твоей головы, или просто не было еще придумано таких слов. Как в самом начале мира. Как будто здесь и сейчас, этой ночью в твоей спальне началось сотворение мира. Твоего.

Ты смотрела на него некоторое время, на его силуэт, на копну чуть влажных волос на твоей подушке, почти не веря тому, что произошло, потом укрыла его одеялом, задернула плотнее штору, чтобы свет уличного фонаря не падал ему на лицо и не разбудил. Ты ушла в его комнату, и уснула в его постели.




13


Ты проспала. Его уже не было дома. Может, это и к лучшему, подумала ты, потому что совершенно не представляла, как сможешь встретиться с ним взглядом. И как теперь жить в одной квартире? И ты не исключала и даже боялась, что его выгнали с утра из дома те же мысли. Ты так плохо знала его тогда!

Чайник был холодным. Уже остыл, или мальчишка не завтракал? Ушел голодным? Черт! Ты чувствовала себя виноватой. А впрочем, не ври себе: ты чувствовала себя… необыкновенно. И еще тебе было немного страшно. Ты включила на кухне телевизор, послушала какую-то озабоченную тетку и вдруг засмеялась. Ты давно уже не смеялась одна. Поводов не было. Не считая старого фильма «Большой Лебовски», который ты стащила у папы.

Ты приготовила себе правильный капучино и долго пялилась в телевизор, не понимая ни одного слова, как будто там говорили на марсианском языке. А потом занялась обедом. Но мальчишка не пришел. И тебе расхотелось есть. И работать тоже расхотелось, и читать, и дышать, и жить. Ты поняла, что нет у тебя больше никакого «братика». Потому что тогда все произошедшее минувшей ночью иначе как инцестом назвать будет нельзя.

Откуда он знал? Кто его научил? Когда он успел? Или это дается человеку при рождении? Боженька выпустил его в мир мужчиной.



Ты вошла к нему в комнату и включила его компьютер. Ты никогда не искала его в соцсетях, но сейчас тебе казалось это необыкновенно важным. Ты открыла его закладки. Тысячи подписчиков. «Фанаццкие фанатки». Толпы на все готовых девчонок – его ровесниц. А что ты хотела? На что ты рассчитывала? Он же известная в определенных кругах персона. А ты подумала, что, если он живет в твоей квартире, то он – твой? Нет, конечно, до вчерашней ночи ты об этом вообще не думала. И теперь не будешь. Он – ничей. Он есть только у себя самого. Но если раньше, до этой ночи, ты спокойно могла ему позвонить, поинтересоваться, придет ли он обедать, то теперь ты не могла даже позвонить – ты не знала, как сможешь заговорить с ним.

И вдруг ты поняла. Да, ты отчетливо осознала, что с квартирантом тебе придется расстаться. Потому что это – невозможно. Он не должен был этого делать. Не должен был позволять себе… С чего он взял, злилась ты, что ему позволено? Кто он такой, чтобы позволять себе подобные вольности? Какой-то мальчишка… Так все странно и глупо вышло… Но во всех словах, которыми ты описывала себе ситуацию, во всех этих «позволять себе» «вольности», звучало одно, главное – воля. Как корень и обстоятельство, характеризующее личность. И, похоже, воли ему было не занимать.

На рабочем столе его компьютера ты увидела текстовый файл и открыла его. Это было похоже на торопливые дневниковые записи, непонятно, кому адресованные. Возможно, скопированные и сохраненные из его собственного закрытого аккаунта в какой-то из соцсетей. Публичность не оставляет место личному в Сети. Наверное, эти записи относились к его жизни до шоу. И ты прочитала последнюю страницу.



решил все нахрен везде поудалять… всё надоело…

только вернулся…)… странно, но вы меня цепляете)… Я удивлён вашей работой, я получил незабываемое удовольствие))) я очень вами вдохновлён)))…

не хочу быть фанерщиком…

не нравится… уже… почти бесит…

лучше… нравится)… очень…почти тащусь…)

все-таки слили, гады… хотя)… уже выбрал кое-что для себя)…

Давно не читал ничего подобного, на этой книге я взрослею…

я устал…больше не хочу…ничего…

ты права, я не бездушный, я ДЕЗПОТ!!!)))

Я не буду тебе врать, это плохо… даже ужасно, ты бездарщина, все-таки…)))

да мне ПОХ** на ваше мнение!!!

Господи, пожалуйста… побыстрей… я уже не могу ждать… я нервничаю… и у меня болит зуб.

болею мля…

Сестра выходит замуж)))

как же мы напились))))))) и я еще женился)))))

завтра опять запись… но уже для себя)…

Все круто!!! Я выиграл Гран При!!!!!!!!

Бля, когда уже уберётся эта хрень!!!!!!!!!!!!

Я старался.

мне никто не нужен. И ты не нужна. Уходите все….

в следующий раз я тебя укушу….

Ты мне больше не нужна…не хочу…

Прости…ты мне нужна, очень, очень… куда я без тебя???… Просто всё как-то странно, меня это бесит… а тебя нет… вот и всё… ещё праздник, но я его не чувствую…

Никуда я не поехал…негодяи!!!!!!!!!!!!!!!!И тебя в этом году больше не увижу… жаль… очень…(((.

ах вы все… какашки вы все на вертеле)))

я все-таки скучаю по тебе… но это пройдет.

я трудоголик)))

Мне плохо

МЕНЯ ОПЯТЬ ТОШНИТ

со мной правда что-то не так!!!!!!!!

МНЕ ПЛОХООООООООООООООООО!!!!Это не шутк…



Ты ужаснулась: он транслировал свой отчаянный «SOS» в интернет. Мальчишка был болен, совсем один, и никто не спешил ему на помощь. Ему почему-то не пришло в голову вызвать «скорую» или позвонить маме. Он обращался ко всем, кто его может услышать… в Сети. Наверное, он в те мучительные часы думал, что умирает… Откликнулся ли кто-нибудь на его зов? Судя по следующей строке, совершенно нецензурной, он справился сам. И это, наверное, стоило ему утраты веры в то, что мир может быть добр к нему. Он рано понял, что каждый умирает в одиночку. Буквально. И теперь его преследовал страх одиночества. И он не хотел приходить в пустой дом. Но, возможно, так и становятся мужчинами, подумала ты. Не с женщиной, а один на один с собой. Спастись и поверить в себя.



надоело…хочу жить…

РАЗБОРКИ! ту-ду-ду-дум, МАХАЧА! ту-ду-ду-дум, КИЯ! ту-ду-ду-дум, ВСЁ!

Хм…Московчанка)… а я сейчас как возьму и влюблюсь…

я тебя не понимаю, ты же говоришь, что не любишь его?)

закончил… очень примитивно, на мой взгляд… раньше мне казалось, что я это умею… странно…

Как мне сегодня было ужасно… температура нереальная… но сейчас мне гораздо лучше!!!

Пытаюсь быть добрым к людям, но она меня раздражает…

Что то меня ждет?… Господи, помоги, чтобы все получилось…!!!

повеселюсь, я чую)))

СЧАСТЬЕ и ОБИДА….!!!

Фу…какой я…).

От нового сингла просто взрывает мозг!!!… Я уже напеваю….

надо думать… и все успевать…

Из глубины моего сердца…

ну и не надо… я не обижусь… наверное

поскорей бы.

В общем-то неплохо)…Но я лучше))

Впервые за долгое время расплакался…

Мой мозг со мной не дружит…(.

Все… время пошло…

В ПРЕДВКУШЕНИИ……

НАЧИНАЕТСЯ….

Ждите… я иду…



Антология его побед и поражений, его радостей и печалей… Там было еще много страниц, но тебе вдруг стало страшно. Ты испугалась, что можешь увидеть там что-то такое, что больно тебя ранит. Или… от чего ты пропадешь. Лучше не знать. Он тебе – никто. Случайный человек в твоей… нет, не в жизни…в твоей квартире. И сегодняшняя ночь ничего не меняет. Потому что это была просто близость. Просто физиология. И никак по-другому это не назовешь. И это никогда не будет иначе. Потому что это – невозможно. У него была своя насыщенная жизнь, которая к тебе не имела никакого отношения. В ней были совсем другие люди. А ты – часть его дома. Временного дома. Случайного.

Но ему необходимо было чье-то живое тепло. И это всё, что ты могла ему дать. Он ведь и сам тебя согревал. И это был такой нужный вам обоим теплообмен.

Ты принесла флешку и скопировала на нее этот файл. Когда-нибудь, когда его уже не будет рядом с тобой, ты дочитаешь до самого начала.

Зазвонил телефон. Ты стала лихорадочно выключать его компьютер, как будто он мог тебя застукать за ним по телефону.

– Я приглашаю тебя на концерт, – сказал он и назвал время и концертную площадку неподалеку от твоего дома.

– Спасибо, я приду, – ответила ты.

– Бэлла, ты можешь погладить мне рубашку? Белую. Я заеду.

– Конечно, не волнуйся, я поглажу.

– Спасибо, пока! – и он отключился.

Интересно, кто ему гладил рубашки до тебя, размышляла ты. Он был удивительным чистюлей для парня его возраста. От него всегда хорошо пахло. Нет, даже не так. Он был, на твой взгляд, гипертрофированно чистоплотен. До брезгливости. Утро начинал с душа, каждый вечер по часу валялся в ванне с ароматной пеной, и выходил в твоем банном халате, закинув предварительно всю снятую с себя одежду в стиралку. На твой риторический вопрос: откуда такое рвение к гигиене, он ответил, что жизнь оказалась до ужаса грязной штукой.

– А я был таким нежным и возвышенным… – добавил он.

Ты тогда сочла это вполне уместной шуткой.

Ты лихорадочно собиралась на его концерт и радовалась, что у тебя, наконец, появился повод выгулять твой парижский улов: пышную юбку в кремовых розах, черный короткий блузон из шелкового бархата и шикарную винтажную брошь. Каждая женщина заслуживает Парижа. И вы с Кауровой организовали его себе под прошлый Новый год – отметили твой развод. Ты вытащила из коробки замшевые сапожки на высоких каблуках, нанесла на лицо самый изысканный тонкий макияж – мальчишке с хорошим вкусом не будет за тебя стыдно. Ты гладила рубашку, когда он вновь позвонил.

– Бэлла, я не успеваю заехать. Ты можешь принести мне рубашку на концерт?

– Конечно, – сказала ты. – А как я туда пройду? Билеты в кассе есть?

– Имя свое назовешь на входе. Я предупрежу. – Он помолчал. – Бэлка, ты уже не обижаешься на меня за то, что я Глеба к тебе не пустил?

Черт! Тебя словно облили холодной водой.

– Так это была… компенсация?

– Нет, это был запах крема… для тела… в ванной, – сказал он и отключился.

Ну, что ж… нормальная мужская реакция. Или реакция избалованного мальчишки: увидел конфету – взял без спросу. Тебя это даже успокоило. Но настроение улетучилось. Осталась только забота. Конечно, ты сейчас догладишь рубашку и принесешь. Ты сейчас все сделаешь, как надо, а потом подыщешь ему другое жилье. И вы расстанетесь без взаимных обид. Какое тебе, в конце концов, дело до мужских потребностей какого-то чужого мальчишки?




14


В фойе густо пирсингованная девица выхватила из твоих рук пластиковый кофр с рубашкой и унеслась. Ты сдала в гардероб пальто и прошла в зал. Там в предвкушении зрелища колыхалась возбужденная толпа, в которой мелькали, к твоему удивлению, всенародно известные лица. Побродив по проходу, ты опустилась на приставной стул, чувствуя себя бедной родственницей на чужом празднике жизни. Ты два часа одевалась и красилась, а он даже не увидит тебя в таком виде. Ты что, соблазнять его вздумала? Глупости какие! Ты не можешь себе позволить такую… странную связь. Ты – не часть праздника, а часть дома, часть обыденной повседневности. Он видит тебя в велюровом домашнем костюмчике с вышитой снежинкой на капюшоне и в больших тапках с собачьими мордами. Наверное, стоит купить ему теплые тапки. Холодно, а горло надо беречь и не ходить босиком. Ты представляла его в смешных теплых тапках, когда на сцене уже один за другим блистали артисты, вызывая живую и бурную реакцию зала. Впрочем, какие тапки? Ты о чем? С квартирантом надо расстаться. И как можно скорее!

Он вышел последним. Ты даже не сразу узнала его. Он выглядел… бомбезно! И совсем не был похож на мальчишку. На сцене стоял невероятно магнетичный молодой человек, и ты почувствовала исходящие от него токи. Зал взорвался воплями и аплодисментами. Очевидно, зрителям он был хорошо известен. Ты поднялась со стула, потому что тебе застила сцену девица со взбитым коком, и отошла к стене, где стояли опоздавшие, которым не хватило мест.

Когда он запел, с тобой что-то произошло. Он исполнял крутой мировой хит, но так по-своему, так вкладываясь в композицию эмоционально, что зал замер, как зачарованный. Его пленительный хрипловатый баритон сменялся мощным летящим фальцетом и накрывал публику. Ты никак не ожидала, что он… такой… Он оказался необыкновенно ярким, как тысячеваттная лампочка, и неожиданно чувственным. На него было больно смотреть и совершенно невозможно не смотреть. И у него были поющие руки. И всё его поющее тело заводило зал. Какое пламя бушевало в нем? Черт! Тебе казалось, что он держит тебя за аорту, и из твоего горла вот-вот фонтаном хлынет кровь… А он рвал зал своим натиском, и это было ошеломляюще обнаженно и трагически прекрасно… Это было похоже на… восхождение. К неведомому и блистательному. Тебе казалось, что тебя щедро одарили чем-то небывалым, чего еще никогда не случалось в твоей жизни. В звучании его голоса было что-то совершенно магическое… И ты понимала, что пропадаешь. Пропала…

Юноша-нерв… Невероятно открытый… Обманчиво юный… Боже, что он делал с тобой? Что он делал с собой?

Когда все кончилось, когда кончилось это наваждение, ты вдруг поняла, что кто-то держит тебя за плечи, и оглянулась. Парень убрал руки и улыбнулся понимающе.

– Что это было?… – вырвалось у тебя.

– Вот такой он – особенный…

– Извините, – смутилась ты. – Если бы не вы, я бы, наверное, упала.

– Ничего. Мне было приятно держать такую тонко чувствующую барышню, – ответил парень.

Зал не просто аплодировал, зал кричал в полный голос. Ты посмотрела на сцену. Мальчишку заваливали цветами – роскошными дизайнерскими букетами. У флористов сегодня выдался отменно удачный день. И не исключено, что в тех букетах таились подарки. И, возможно, в мочке его уха был все-таки бриллиант. Он и сам оказался бриллиантом. Высшей пробы… Безукоризненной чистоты… Редкой огранки.

Как только он ушел со сцены, ты хотела позвонить ему, чтобы поздравить, чтобы выразить свои чувства, если удастся сформулировать, перелить свои ощущения в слова. Но он позвонил сам.

– Подожди меня внизу у афиш, – сказал мальчишка. – Я скоро выйду.

– Хорошо, – ответила ты и под громкий стук собственного сердца пошла за своим пальто. У тебя появилась преглупая мысль, что еще не потерян шанс предстать перед ним «в полном блеске». Ты все-таки идиотка, сказала ты себе и улыбнулась. Выйдя в осенний тихий вечер, ты вытащила сигареты – ты уже купила себе приличные – и пристроилась у афиш покурить. Внутренняя дрожь не проходила. Да какая там – дрожь? Вспомни: тебя просто колотило! Как минувшей ночью… Ты такого никак не ожидала… Ты даже не представляла, что он может сотворить такое… с целым залом. Перелить себя в каждого, наполнить до самых краев. И его хватило на всех… Какой же он… невероятный!

– Огоньку не найдется? – услышала ты мужской голос и обернулась. За твоим плечом улыбался тот самый парень, который держал тебя, чтобы ты не грохнулась в обморок от нахлынувших чувств.

– Да, конечно, сейчас, – ты полезла в клатч, вспомнила, что зажигалка в кармане, полезла в карман, словом, страшно засуетилась.

– Такое ощущение, что прыгнул с парашютом, наслаждался полетом, а потом тебе сказали: дергай за кольцо. А не хочется… Но надо… – сказал парень. И ты его поняла.

Рассерженный господин тащил мимо вас свою спутницу и выговаривал ей:

– Прекрати! Массовый психоз и истерия… Нет там никакого феноменального вокала! Это вообще никакой не «голос»! Это – просто тестостерон! В чистом виде! Ты что, не понимаешь?

– А ты можешь петь тестостероном? – не сдавалась девица. – Пацану семнадцать лет, а он так по-взрослому оттрахал зал!

– Дура! – не выдержал господин, запихивая свою подругу в машину.

Вы с парнем засмеялись, а он обернулся и зыркнул на вас злобным взглядом.

Какое же разное у всех восприятие, подумала ты. Ты зачерпнула полное сердце, а эта девица… Черт! Ты бы так никогда не сформулировала. Не решилась бы в этом признаться даже самой себе… И виноват был в этом твой муж, который низвел секс до чего-то невообразимо муторного и поставил жирный крест на твоей только зарождающейся сексуальности.

– Какой парень! – сказал твой случайный собеседник, – звезда! Он стадион Уэмбли сможет собирать на сольник. Если не сгорит. Хотя, в его манере есть что-то камерное. Хочется подойти поближе. Он вам понравился? Если я правильно понял, вы слышали его впервые?

Стадион Уэмбли… Неужели он говорил такое о мальчишке, который жил в твоей квартире, спал на кровати твоего дедушки, ел приготовленные тобою котлеты и разводил когда-то соседей-алкашей на деньги? И который так просто пришел и взял тебя прошлой ночью. Как шоколадку. Ты не могла найти нужных слов, поэтому сказала:

– Можно на «ты». Меня зовут Бэлла.

– А я Гера.

– Герасим? – уточнила ты.

– Нет, там все сложно… – засмеялся он. – Угощайся.

Он вынул из кармана мандаринку и протянул ее тебе. А ты подумала, как это странно – человек носит в кармане пальто мандарины. И еще подумала, что есть люди, которые по каким-то причинам не любят своих имен.

– Ты кого-то ждешь или просто куришь, чтобы справиться с нервами? – спросил Гера.

А ты в тот момент боялась расплескать это неведомое прежде состояние и стеснялась признаться в нем постороннему человеку. Пока ты раздумывала, что ему ответить, и стоит ли «колоться» на предмет знакомства со «звездой», зазвонил телефон. В трубке отчетливо слышался смех.

– Бэлка, меня внезапно увозят! Я буду поздно. Или уже – рано.

– Хорошо, я иду домой, – ответила ты и чуть не расплакалась.

– Так что? – переспросил Гера.

– Уже никого не жду, – ответила ты и сделала глубокий вдох, чтобы справиться с собой.

– Ты расстроена чем-то? Хочешь, я тебя провожу? Ты где живешь?

– А если в заМКАДье?

– Ты выглядишь, как девушка, живущая в пределах Бульварного кольца, – засмеялся он.

– Что это значит? – смутилась ты.

– Я пошутил. Ну что, пойдем?

Концертный зал располагался совсем близко к твоему дому. Так что, прогулка обещала быть короткой. Но ты хорошо помнила ту историю с нападением во дворе и сочла, что провожатый не помешает, и вы побрели по мокрым тротуарам, празднично отсвечивающим рекламным неоном.

– Я действительно слышала его сегодня впервые. Когда-то он мелькал в каком-то шоу, но я не обратила на него внимания почему-то.

– Он был тогда на год моложе. В его возрасте год – это очень большой срок. И сейчас он уже не экспрессивный юнец, а сознающий, анализирующий и все понимающий мужчина. А на шоу ему давали петь всякую ерунду.

– Да, я попсу не слушаю. И ты прав, маленьким он мне тогда показался, совсем мальчишкой. Я даже слушать его не стала.

– Это в профайлах из него делали масика. И он там что-то трепетное, подростковое изображал по воле режиссера. Эдакий нежный правильный зайчик. А на сцену выходил мужчина. И такой был режущий глаз контраст, что у зрителей ехала крыша. Я не понимаю, как творческая группа проекта могла этого не заметить в нем. Тупо вписывали в стандартный образ.

Ты и сама была слегка не в себе от этого контраста.

– Мужчина? Он же маленький тогда был.

– Маленький – это количественная характеристика прожитых лет. А я говорю о качестве.

Качество, да. Человеческое качество.

– Послушай, я хотел бы пригласить тебя на следующий концерт. Не возражаешь? – спросил Гера.

– А когда он будет?

– Не знаю, но буду следить за объявлениями в институте или на их сайте. У них есть меценат, который помогает обкатывать ребят на сцене: арендует для них пустующие среди недели концертные площадки. Это очень популярные концерты, о них моментально становится известно определенному кругу. Ты же видела: был аншлаг. На телевидении – одни и те же «звезды», застой, фанера и скучища. Архонты заняли круговую оборону и никого не пустят, пока их не вынесут оттуда вперед ногами. Как сказал кто-то из молодых исполнителей, дверь в российский шоу-бизнес заварена автогеном. А на этих концертах – шикарный живой звук. А голоса какие! Лучшие звукорежиссеры выстроились в очередь, чтобы на этих концертах поработать: это же – одно удовольствие. Среди них тоже есть фанаты нашего парня. Они его пишут прямо в зале и в Сеть выкладывают.

От тебя не ускользнуло озвученное новым знакомым словосочетание: «наш парень». И ты очень удивилась: он готов был делиться с тобой мальчишкой. Вот только ты не была готова к ответным жестам. Ты не собиралась делить его ни с кем, хотя понимала, что он тебе и не принадлежит.

Гера оказался приятным молодым человеком и приятным… собеседником. Черт! Кажется, ты это уже проходила…

– Гера, а ты играл когда-нибудь в карты с соседями-алкашами на деньги? – спросила ты.

Он засмеялся.

– Господь с тобой! Что за вопрос? Я всегда был «хорошим мальчиком из приличной семьи». Я даже во дворе пиво не пил.

– Почему?

– У меня были занятия поинтересней.

– Можно узнать – какие?

– Ну, музыкой мне нравилось заниматься больше, чем бухать с пацанами и выслушивать их вранье про отвязный секс с одноклассницами. К примеру.

– Так ты музыкант?

– Бывший, – ответил он.

– Как это? А почему бросил?

– Я не бросил. Я учился на отделении академического вокала, но у меня однажды пропал голос. Навсегда.

– И как ты это пережил?

– С большим трудом. Повеситься хотелось. Я всегда жил с ощущением, что со мной ничего страшного приключиться не может. Я же не представлял, что может оказаться самым страшным. Если бы родители не пасли меня тогда двадцать четыре часа в сутки, я бы точно что-нибудь с собой сотворил. Папа со мной в одной комнате спал и под дверью ванной караулил.

Ты не знала, как выразить ему свое сочувствие. Слов подходящих не нашла. Поэтому просто взяла его под руку.

– И чем ты теперь занимаешься?

– Самообманом, – ответил он серьезно. – Самообманом под названием «новая профессия». Я служу юристом в одной крупной строительной компании. А пацан – жуткий харизматик!

Тебя вдруг удивило, что Гера постоянно возвращается мыслями к мальчишке.

– Ты о нем говоришь так, будто влюблен в него, – пошутила ты.

Парень помолчал некоторое время. Ну, шагов десять помолчал. А потом сказал:

– А я и влюблен, наверное. Если не врать себе.

– Ты… эээ…

Ты даже попыталась тихонько вытащить свою руку. Но он не позволил, прижал локтем к боку.

– Нет, я не гей, если ты об этом. Я абсолютно гетеросексуален. Просто язык наш беден в выражении и определении чувств. Оттенков чувств больше, чем придумано для них слов. Я затрудняюсь определить то, что я к нему испытываю. Но, пожалуй, «впюблен» – это самое близкое. А может, это не влюбленность, а восхищение, потому что он – пример того, как нужно пробиваться по жизни. Я его за эту безграничную веру в себя, за характер безмерно уважаю. И не только за это.

– Характер? – удивилась ты. А потом вдруг вспомнила его уход из школы, из дома, его непростые отношения с городом детства. Но в словах парня звучала такая маниакальная одержимость, что ты уже не верила ни одному его слову.

– Он же просто заставил всех его услышать! Я никогда не думал, что меня может чему-то научить семнадцатилетний пацан, а вот… Он – сильный человек, а общение с сильными людьми, пусть даже не личное, дает стимул. Вообще удивительно: в таком хрупком теле – такой мощный характер. Он – самовыживалка. Автономная творческая боевая единица. Я завидую ему, завидую тому, что он… есть у себя. Я бы хотел быть… им. Но… кому-то – летать, кому-то – ходить по земле. Знаешь, когда я думаю о нем, меня пробивает на совершенно не свойственный мне пафос. Я сам слышу этот свой высокоэпичный панегирик, но иначе о нем говорить не могу.

Тебе казалось, что этот странный парень разговаривает сам с собой.

– Ты веришь в себя? – обратился он к тебе.

– Я, если честно, вообще не понимаю, как это.

– В свой талант, в свои силы.

– Я, наверное, бездарщина и задохлик. Нет во мне никаких сил и талантов. А он – такой!

И, испугавшись, что проговорилась, добавила:

– Мне тоже так показалось.

– Да, он – невозможный. Во всех смыслах.

Ты вдруг поняла, что этот мальчишка именно – невозможный. И для тебя, в том числе.

– Зачем ты мне это говоришь? – быстро спросила ты.

– А мне не с кем больше о нем поговорить. Меня никто не поймет. Ты – случайный человек, но я видел твою реакцию на него и понял, что ты тоже влюбилась. Моментально. И почти насмерть. Я даже не ревную его к тебе. Наоборот: у меня появилась «группа поддержки». Мне стало легче: есть, с кем разделить этот груз. Ты не возражаешь?

Ты не могла говорить о нем с чужим человеком. Ты подумала, что у тебя вообще множество внутренних запретов. Но мальчишка некоторые из них, кажется, преодолел. Легко. Прошлой ночью. Не спрашивая позволения. Тебе показалось, что он сам еще не до конца понимал, какой силой наделен. А может, понимал. И пользовался ею чисто интуитивно. И сводил с ума. Наверное, он уже привык получать то, что ему хочется. Но он и сам отдавал. Стократно. И тебе, и своей публике. Он много работал. И над собой, и для зрителей. Он же трудоголик, вспомнила ты его запись.

Свернув во дворы, вы набрели на подвесную скамейку. Она была мокрой, но у Геры нашелся платок. Накрапывал дождь, и твой спутник, как иллюзионист, извлек из недр своего пальто зонт. Он оказался очень предусмотрительным. А ты выскочила из дома, думая только о белой рубашке.

– Скажи, что ты имел в виду, когда сказал, что я похожа на барышню, живущую в пределах Бульварного кольца? – спросила ты.

– Я могу сказать, но обещай, что ты не обидишься.

– Обещаю, – уверенно тряхнула ты головой, подозревая в тот момент, что в этом его определении и таятся твои комплексы, которые ты даже не пыталась никогда отбросить, а, напротив, с энтузиазмом, достойным лучшего применения, отращивала и лелеяла.

Он посмотрел на тебя и увидел, очевидно, решимость.

– Ты по-хорошему провинциальна, как извечная московская тихая обывательница. И в этом твоя прелесть. Бульварное кольцо – это своего рода удивительный заповедник, где сохранились реликтовые формы нормальной человеческой жизни посреди паноптикума новой громогласной элиты. Ты ограничена в средствах выражения чувств, да и в самих чувствах. «Леди не должна позволять себе нервы». Я не знаю, хорошо это или плохо. Но ты рискуешь так и состариться в коконе своих внутренних запретов.

Тебя удивило, что этот чужой, случайный в твоей жизни парень говорит о тебе твоими же словами. Так понимает тебя. Так точно идентифицирует. Просто взял и произвел сканирование мозга.

– Ты не экстрасенс?

– Нет. Я и сам был таким, как ты. Пока не увидел его. И меня прорвало. Но сегодня и с тобой что-то произошло.

Вчера, подумала ты. Или еще раньше – когда в дверях твоей квартиры появился веселый дружелюбный мальчишка из телека. Мальчишка-анимашка, оказавшийся мужчиной. Обманка. Подлянка судьбы. Ты хотела страстей? Мучайся теперь!

– И что ты будешь теперь со всем этим делать? – спросила ты тихо.

– Не знаю. Мучиться и наслаждаться, наверное. А тебе это еще предстоит. Не думай, что легко отделаешься, – ответил он, то ли в шутку, то ли всерьез.

Если бы он знал…



Вы топтались у подъезда и никак не решались расстаться. Как будто прикрывали друг другу рану. Вы оба были ранены этим невозможным парнем, и вам казалось, что если расстанетесь, то так и будете зиять каждый своей открытой раной. Ты уже не спрашивала себя, что происходит. Ты просто открыла подъезд электронным ключом и вошла, слегка придержав дверь. И Гера понял тебя – вошел следом.

Новый друг, случившийся так неожиданно, переступил порог твоего дома и замер.

– Ты живешь не одна?

Он смотрел на пол. Под вешалкой стояли конверсы мальчишки.

– С братом, – легко соврала ты. – Но его сейчас нет дома.

Гера снял пальто и отодвинул створку шкафа. Там висела легкая куртка мальчишки. Он ушел в другой – кожаной, недавно купленной. Она очень шла ему.

Гера повернулся к тебе.

– Твой брат носит такую же куртку? Как у него? И такие же конверсы? Похоже, наш парень становится иконой стиля, – Гера засмеялся и пристроил, наконец, свое пальто на плечики. Для этого ему пришлось несколько углубиться в чрево шкафа. Когда он повернулся к тебе, на нем не было лица.

– Здесь пахнет… его парфюмом, – и, помолчав немного, спросил: – может, твой брат… еще и поет?

– Может, ты – фетишист?

– Нет, я просто видел его в институте во всем этом.

– Зачем ты ходишь в институт?

– За сладким обманом, наверное, – усмехнулся он. – Там мне кажется, будто я все еще могу петь.

– Пойдем пить чай, – сказала ты.

– Ты мне не ответила. Что происходит? – спросил Гера, не двигаясь с места.

– Брат подражает ему, очевидно. Это он мне про концерт сказал, – уверенно ляпнула ты первое, что пришло в голову, и потащила гостя на кухню. – Устраивайся. Ужинать будешь или только чай?

– Чай, пожалуй.

Ты сервировала чаепитие, как любила – красиво и вкусно. Как было до того, как ты себя совсем забросила.

– Расскажи мне, как он поет. Как профессионал расскажи. Что это было?

– Ты хочешь узнать о его технике звукоизвлечения? – усмехнулся он.

– В том числе, – кивнула ты.

– Понимаешь, в чем штука, – начал Гера неторопливо, грея озябшие руки об горячие бока чашки с чаем, – каждый раз, когда я пытаюсь сделать это для себя как специалист, я невольно ухожу в слух. Одна непрекращающаяся волна, и всё это дышит, меняется, сдвигается, летает… Я могу тебе, конечно, рассказать о сложных ритмических сдвигах, мелизмах, тембровых оттенках. О его немыслимом вибрато полным голосом… Ты слышала его гроул в фальцете, от которого у меня шерсть дыбом на загривке.

– Гроул – это рычание?

– Да, хотя правильнее говорить – граул.

Да-да… Вибрато… гроул… А тебе тогда казалось, что его голос рвал волокна, и от твоего сердца остались одни ошметки…

– Ему ведь от природы дано не так уж много. И то, что он так фантастически звучит, – это целиком и полностью его собственная заслуга! Потому что фальцет – это техника и способ звукоизвлечения, а не голос. И далеко не каждый исполнитель такое умеет. Фальцет – это совершенно другая манера пользоваться голосом, грудной клеткой, позвоночником, легкими, мышцами живота… И звук воспроизводится из таких потаенных утроб нашего организма, о которых в повседневной жизни обычный человек даже не догадывается. Переход грудного голоса в фальцет совершается путем мышечного маневра, но в чем он состоит, так никто еще и не выяснил. Очередная загадка бога. Короче, это каторжный труд. Это – годы титанической работы над собой. Но ты же понимаешь, что дело не просто в технике. Есть еще одна составляющая.

– Какая? – спросила ты в нетерпении.

Гера помолчал, глядя в чашку, и с некоторой заминкой произнес то, что, очевидно, давно сформулировал для себя:

– Личность. Он поет собой. Всем, что ему довелось пережить. Всем, что дано ему богом. Или дьяволом. Или кто там, наверху, на раздаче?

– Собой… – повторила ты, – наверное, он все так делает – собой.

– Ты о чем? – насторожился Гера.

– Скажи, а что с ним произошло, когда он вышел на сцену? Разве может человек позволить себе так открываться? Так обнажать чувства публично?

– Человек наделен чувствами. Есть такая программа в нем. Мать-природа позаботилась. Но мало ли, что в нас понапихано… Мы пользуемся в лучшем случае очень ограниченной их частью. Мы вообще очень ограниченные, в том числе, и в чувствах. И в средствах их выражения. Скупы до крайности. Желе не расплескать. А в нем все это кипит белым ключом. И обжигает.

– Но то, что он делал на сцене – это… это же душевный эксгибиционизм какой-то.

Гера посмотрел на тебя внимательно, словно стараясь угадать, какую оценку ты вкладывала в это определение: положительную или отрицательную.

– Бэлла, вкусный у тебя чай, и вот эти штучки – не знаю, как они называются – тоже классные. Спасибо! И вообще – уютно тут у тебя очень. Но я, пожалуй, пойду. Дай мне свой телефон – я сообщу тебе о следующем концерте. Ты пойдешь со мной?

– Конечно!

Ты вынула из «дневной» сумки визитку и подала ему. Он даже не взглянул, просто спрятал в карман.

– Что-то случилось? – спросила ты, проверяя свои подозрения.

– Да… я как-то странно себя тут чувствую… его присутствие чувствую… его энергетику. Может, у меня крыша едет? Мне нужно побыть одному.

– Я заверну тебе с собой шоколадный брауни, – сказала ты, отлично понимая его состояние.

Ты закрыла дверь за этим случайным гостем, зашла в комнату мальчишки, села в кресло и поняла вдруг: Есть. Счастье. Когда прожил сутки, и НИЧЕГО не хотелось бы в них изменить.




15


Утром на стиральной машине в ванной ты обнаружила его белую рубашку со следами блеска для губ и тонального крема на воротнике; ту, которую ты вчера гладила. И еще – его жемчужно-серые дизайнерские джинсы, от которых пахло спиртным. Шампанским его поливали, что ли? У него не осталось сил засунуть одежду в машинку. Он, наверное, валился с ног от усталости. Да, похоже, у него была бурная ночь. И вообще – насыщенная личная жизнь. Его обожают сотни, или, может быть, тысячи девчонок. И еще один хороший парень. И звукорежиссеры. А тебе он просто оказал одноразовую гуманитарную помощь – поделился своей настоящестью. И тебе оставалось только смириться с этим обстоятельством. И быть благодарной за яркие незабываемые впечатления. И, согласись, ты с облегчением поняла, что он – небезупречен. Он пьет, курит, ругается матом и трахается, с кем попало. Ну, называй уж вещи своими именами. И он такой… трагически и необратимо ничей. И никакие собственнические женские инстинкты в его присутствии не срабатывали. Оказалось, что рядом с тобой жил не мальчишка. Кто-то другой. И он волновал тебя, как никто и никогда в твоей жизни…



После полудня мальчишка притащился на кухню в распахнутом на груди халате и тебе захотелось тут же спасти и уберечь, укрыть эту грудь, это беззащитное горло, из которых он мог извлекать магические звуки. Как тебе могло прийти в голову отпустить его? Он в тот момент стал сутью твоей жизни. Но ты не смогла к нему подойти. Что-то неведомое не подпускало тебя.

Он молча закинул в тостер ломтик хлеба и включил чайник.

– Тебе что-нибудь приготовить? – спросила ты.

– Нет, ничего не надо. Я сам, – буркнул он.

Ты пожала плечами и собралась уйти к себе.

– Бэлла, посиди со мной, – попросил он.

Ты была счастлива. Ты заварила ему вкусный зеленый чай с лепестками василька и мальвы, намазала тосты медом, порезала сыр и села напротив.

Ты смотрела на него. У него оказались невероятно красивые губы. Выразительно очерченный рот. Ты не замечала этого раньше. Как ты могла этого не заметить? Очень просто – он всегда тебе улыбался. А сегодня он был серьезен.

– Понравился концерт? – поинтересовался парень, мельком взглянув на тебя из-под челки.

И на тебя вновь нахлынуло… Черт! Что он сделал с тобой на том концерте? Как это можно назвать? Какими словами описать?

– Когда ты пел, я потеряла равновесие и ориентацию в пространстве. Буквально, – призналась ты. – Ты сам-то замечаешь? Понимаешь, что с людьми творишь?

Он с интересом посмотрел тебе в глаза.

– А мне нравится вносить в чью-то жизнь новые эмоции. И видеть, как люди шалеют.

Ты поняла: он, несомненно, видел результат, производимое впечатление. И это его трогало и подстегивало.

– Ты же… вывернул меня наизнанку! – сказала ты. – Как тебе это удается?

– Очень просто: для этого надо всего лишь вывернуться наизнанку самому, – ответил он.

– Я не понимаю… объясни… Что это значит?

– Это как в сексе. Если ты сама не впала в это состояние, то ничего не получится. Будет имитация оргазма. У артиста с залом должен быть… секс. В общем, могу тебя поздравить: на концерте с тобой случился оргазм. – Он улыбнулся.

Наверное, у тебя был глупый и перепуганный вид.

– Эй, я шучу! – засмеялся он. – Ну, почти…

Тебе было совсем не до смеха. Он открыто озвучивал свои эмоции и чувства, о которых ты не привыкла рассуждать вслух. Он говорил о таких вещах, которые никогда с тобой не случались прежде. Ах, как обманчива бывает внешность! Этот мальчишка говорил и поступал, как мужчина. Но он не был им юридически. Какая же это глупость, думала ты. Некоторые вполне совершеннолетние мужские особи до конца дней так и не становятся мужчинами, а этот мальчишка, такой решительный, такой преданный своей мечте, такой… живой и настоящий… Какой же он…

– Скажи, что с тобой произошло, когда ты вышел на сцену? Я не знаю тебя – такого…

– Я отпустил себя, – ответил он.

Тебе было совершенно не знакомо это состояние. Ты вообще была зажатой и неуверенной в себе.

– На сцене надо быть искренним. Иначе глупо петь от первого лица, – сказал он как нечто само собой разумеющееся. А ты вообще так никогда не думала о песнях.

– Тебе не страшно, выходя на сцену, к чужим людям, так открываться? И так… отдавать себя. Тебя потом не мучает ощущение внутренней пустоты?

Он молчал, и тебе показалось, что ты задела больную тему.

– Так и есть. И мне это не очень нравится. Ночью после концерта – состояние эйфории. На волне. А на следующий день – такая пустота, что хочется подсоединиться к какому-нибудь трубопроводу. Все равно с чем. Лишь бы залить. – Он помолчал. – Но на сцене надо быть искренним. И по-другому – мне не в кайф. По-другому – просто не имеет смысла.

Твой жизненный опыт говорил тебе: семнадцатилетние юноши искренне делают только одно: хотят секса. Но это имело отношение только к физиологии при полном отсутствии эмоциональной, чувственной составляющей. Ты не прощала им этой трусости и жлобства. И бешеное желание мальчишки напоить собой всех, обласкать каждого, его опьяненность собственными чувствами просто потрясли тебя.

– Зато люди после этого чувствуют себя наполненными… – сказала ты, – Видимо, это закон сохранения энергии.

Наверное, это прозвучало излишне патетично. Мальчишка посмотрел на тебя внимательно, словно оценивал твою собственную искренность в тот момент. Ведь вы говорили о самом важном в его жизни. Как же он был незнакомо серьезен!

– Как ты такой получился? – поразилась ты.

– Какой?

И ты не смогла сформулировать. Ты подумала, что если бы он позвонил тогда в твою дверь вот таким, каким ты видела его сейчас, ты никогда бы не узнала в нем мальчишку из телевизора.

– Ты намереваешься стать настоящей звездой?

– Я очень этого хочу.

– Думаешь, у тебя получится?

– Желания правят миром. Разве нет? – сказал он очень серьезно.

Ты никогда не думала о своих желаниях в таком глобальном контексте. Твои желания были, обычно, локальными, уютненькими, нацеленными на то, чтобы гармонично и без потерь вписаться в уже устроенный кем-то мир, чтобы под общий гвалт этого курятника не свалиться с общей жердочки. И тебя никогда не посещало желание взлететь на конек крыши, чтобы возвещать новую зарю.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/tatyana-stavickaya/nevozmozhnyy/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения